Надежда Нелидова - Книга 1. Башня аттракционов

Он и после третьего младенца женского пола был настроен экспериментировать до победного конца – но взбунтовалась Анна Ефремовна. В прямом смысле взбунтовалась: зашила трубы – запечатала, захоронила в недрах просторного живота не рождённого, не зачатого, не завязавшегося опылённой человеческой семяпочкой маленького Васильевича.

Дочки в малолетстве были вылитые маленькие Анны Ефремовны: эдакие тяжёленькие упитанные кабанчики. На Василия Лукича походили разве что младенческой плешивостью. Он поил их укропной водичкой, массировал беспомощные напружившие животики, опорожняя от сладкого молочного душка. Часами сидел у кроваток и удивлялся и умилялся крошечности и настоящести носиков, губок, пальчиков. Не смея целовать («Инфекцию занесёшь!»), незаметно, недоверчиво трогал пальцем пушистые щёчки – пока Анна Ефремовна не привлекала его к стирке, готовке кашек и пюре, купанию, гулянию.

Потом дочки вытянулись, похудели, ручки и ножки стали как палочки. Потом снова, в нужное время в нужных местах, стали наливаться молодыми упругими соками. Так что всё, в общем, шло нормально, в соответствии с природой. Но Василий Лукич не соглашался, негодовал, топал ногами, протестуя против природы.

Натыкаясь взглядом на аппетитные влажные розовые дочкины припухлости, выпуклости, округлости и оттопыренности, слегка прикрытые после ванны халатиками («Папка же!»), испуганно опускал в панике бегающие глаза… И холодел при мысли, что какая-нибудь похотливая мужская особь может с совершенно определёнными мыслями ощупывать их взглядом… И, проходя мимо, как бы невзначай заботливо, целомудренно укутывал, запахивал, наглухо застёгивал дочкины пуговички… Нет! Нет! Нет!

– Да! Да! Да! – говорила природа – и Василий Лукич, одну за другой, выдал дочерей замуж. Все родили девочек – крепка была женская порода в их роду. Деда Вася снова привлекался к воспитанию внучек и, млея, вновь дивился всамделишным носикам и щёчкам – а дочери уже окончательно превратились в Анну Ефремовну. Третья, любимая дочка с мужем-алкоголиком развелась. В общем, всё было как у людей.

Анна Ефремовна вышла на пенсию и плотно занялась внучатами и огородом, куда они выбирались каждые выходные на старенькой, 70-го года выпуска «копейке», отлаженной как швейцарские часики.

Василий Лукич чувствовал вину перед женой, что вот не может обеспечить ей покойную старость. Простаивая весь день за большим станком (ему с его ростиком, чтобы дотянуться до фрезы, приходилось приставлять лесенку), он получал 12 тысяч. Отними из этой суммы квартплату, кредиты, детское питание и памперсы, лекарства, бензин для «копейки» – на которой и на работу, и в огород, и в лес по ягоды-грибы, и внучат в поликлинику, и на рынок за продуктами – останется всего ничего. Это при том, что Главный Штрейкбрехер страны по телевизору, не моргнув глазом, заверял, что зарплаты рабочих ого какие! Да не ого, а ого-го-го – победно ржал с экрана, как сытый жеребец.

Молодёжь на заводе не задерживалась: дурных нема. Всех учеников прикрепляли к безотказному Василию Лукичу: он не злился, не матюкался, и терпеливо и деликатно, где-то даже с тихой гордостью делился опытом. Ученики быстро осваивали азы, бросали умирающий завод и разъезжались за длинным рублём по вахтам на север и в крупные города.

Самого Василия Лукича на вахту бы уже не взяли: стар, и сердечко шалит. Работа тяжёлая, нервная, старые станки запарывали детали. Зимой мёрзли руки, летом… Летом забытое в летний жаркий день ведро с эмульсией для охлаждения инструментов, залитое с утра, к вечеру испарялось до донышка. Вытяжка сломалась, вентиляция сто лет как не работала. А кондиционер? «А вы, едрит-ангидрид, случайно не спутали цех с директорской приёмной? Может, ёрш вам в задницу, ещё автомат с капучино у каждого станка поставить?» – приветливо шутили рабочие.

Сам завод, как крепость, долго держал осаду от мародёров, но и его, под предлогом модернизации, захватили, надругались, раздробили, расчленили, растащили по фирмам – «дочкам».

Средний возраст работяг был 54 года. Средний возраст станков – в полтора раза старше (были даже станки с тридцатого года). Если бы машины могли выражать своё самочувствие, то старчески кряхтели бы, кашляли, свистели худыми лёгкими и кишками и даже матюкались, как их хозяева.

Конечно, настоящими хозяевами станков были директора завода, в последнее время меняющиеся как перчатки. Перед каждым новым директором стояла программа-максимум: А) стащить то, что осталось до него. Б) отправить детей за границу. В) перебраться в Москву, получить пенсионерскую должность в министерстве, и ещё лет двадцать протирать штаны в министерском кресле.

Простые работяги о пенсии и мечтать не смели, потому что мёрли как мухи, до шестидесяти никто не доживал. Единственный способ дотянуть до заслуженного отдыха – сменить пол с мужицкого на бабий и стать пенсионером в 55 лет. Но операция по смене пола – дорогая, зараза, не по карману. Это гегемон тоже так по-доброму шутил.

И Василий Лукич тихо мечтал о пенсии. По привычке рано проснувшись, потянуться, понежиться, пошевелить пальчиками под одеялом. Тихонечко встать, чтобы не разбудить Анну Ефремовну. На балконе в ведёрке с землёй спят черви – это весной: на окуньков, пескарей, ерша. Летом в холодильнике хранятся загодя скатанные пахучие шарики из хлебного мякиша с подсолнечным маслом, или даже куски вязкой гречневой каши – если Анна Ефремовна расщедрится. На них хорошо берёт карась, уклейка, сорога.

С восхитительным чувством свободы, что ты никому ничему не должен, спуститься во двор, завести послушную «копеечку»… Уехать в утреннюю тишину и одиночество, в сырость и туманы, сесть, примяв болотную траву, в заветном, прикормленном местечке на берегу извилистой реки, слушать всплески крупной жирующей рыбы…

Василий Лукич представлял себе речку, хрусткую примятую болотную траву – и лицо у него в эту минуту туманилось, мало чем отличаясь от заворожённого лица спеленатой грудной внучки, перед чьим носом раскачивали яркую, недосягаемо-прекрасную игрушку.

Ради этого стоило терпеть – и пятидесятиградусную цеховую жару и духоту, и неподъёмную чугунную тяжесть деталей, и хрипящий на последнем издыхании фрезерный станок, и тяп-ляп состряпанные тупые чертежи – чему инженеров нынче в институтах учат? Василий Лукич над теми чертежами хмурился и сам вымерял, ластиком стирал, карандашиком поправлял нужные миллиметры.

Золотая голова была у Василия Лукича. Ему и товарищи говорили: «С твоим Домом Советом на плечах, Лукич, тебе бы в замах у директора ходить. Чего за высшим образованием не пошёл, умелец?» Василий Лукич смущённо крутил головой, прибеднялся: «Куда с нашими средними умами…»