Надежда Нелидова - Книга 1. Башня аттракционов

Лиля подняла мокрые глаза – водостойкая тушь хранила ресницы стрельчатыми и смоляными.

– У тебя слезы – ярче бриллиантов, – тихо сказал мужчина, не отрывая взгляда от ее лица. Он был мужественно и обаятельно некрасив, и глаза у него были добрые и жесткие одновременно.

– Я подарю тебе кольцо. – Он продолжал в упор рассматривать Лилю. – Для этого тебе придется поехать со мной. И ты поедешь, ведь ты храбрая девушка.

Охранники распахнули перед нею дверцы ящероподобного внедорожника. И они долго ехали куда-то. Саша (так звали мужчину) выходил, в окружении охранников, со скрипучим кожаным кейсом. Возвращался – и ехали дальше. Остановились у ресторана «Фламинго». И был чудный вечер с коллекционным вином, фруктами и нежными во время танцев объятиями.

За столиком Саша открыл коробочку, надел на Лилин пальчик узкий, длинный, во весь сустав, перстень. Прозрачный, как ключевая вода, камень полыхнул живым огнем.

Кольцо было надето на безымянный палец правой руки. Лиля вопросительно подняла глаза. Он подтвердил взглядом: «Да. Именно». Саша отвез Лилю домой, где она снимала квартиру. Оставшись наедине, она скорчила гримаску: «Фальшивка. Завтра сношу к дяде Юлику в ломбард».

… Когда дядя Юлик назвал предполагаемую цену, она нащупала туфелькой ножку кресла и тихо опустилась в него. На эту сумму можно было купить если не остров в Тихом океане, то пентхауз в центре Москвы – точно.

ОЛиле. К девятнадцати годам она добилась от жизни всего, о чем может мечтать современная девушка. Кроме пентхауза в центре столицы, увы. Лиля, только-только начав работать моделью, уже была нарасхват в гламурных журналах и в рекламе. Ее можно было видеть – в томном изгибе примеряющей шубку, или задумчиво созерцающую часы, близко поднесенные к громадным подрисованным глазам. Или изящно склоняющуюся в фартучке над стиральной машиной, или с улыбкой на пухлых вывернутых губах выглядывающей из сверкающего, как леденец, автомобиля.

Лиля видела себя на обложках журналов, на майках модниц, на плывущих в руках прохожих пластиковых пакетах: закинутое нежное большеглазое лицо с гладким лобиком, кукольным – почти без крылышек – носиком, с полураскрытым ротиком…

Они должны были встретиться вечером во «Фламинго». Часы показали 11.30, 12, потом час ночи… Подарив такое кольцо, такие шутки не шутят. Под утро уснувшую в кресле девушку разбудил мобильник.

– Крошка, – сказал Сашин хриплый голос. – Мы с тобой теперь нескоро свидимся. И ты будешь (с нажимом) меня ждать. Теперь о камушке. Он в розыске. Я понимаю, девочка, как тебе хочется поразить подружек. Потерпи, камушек спрячь так, чтоб сама забыла, где лежит. Медаль «За возврат раритета в сокровищницы России» тебе не дадут, гарантирую. Вернусь – мы еще придумаем такое, что твои подружки сдохнут от зависти. Поверь, я на тебя крупно запал, глупышка. У меня с тобой все очень серьезно».

У Лили был верный способ расслабиться. Она напустила ванну с хвойным экстрактом, всплакнула под дождиком душа. «Спрячь камушек…» Легко сказать. Обернувшись в пушистое полотенце, то и дело вынимала шкатулку из туалетного стола и примеряла кольцо. Танцевала, вертела на отлете руку с растопыренными пальцами.

Камень вспыхивал разноцветными огнями, рассыпал искры. Вот они какие, самоцветы, унизывающие пальчики великорусских боярынь. Забыть о кольце не было никакой возможности. Ослушаться Сашу – тоже. Лиля выдвинула ящичек туалетного стола, где валялись пузырьки с лаками для ногтей. Вздохнув, в последний раз полюбовалась на бродящие в прозрачной толще колдовские, то вспыхивающие, то тонущие огоньки. Обмакнула кисточку в черный лак и густо нанесла на камень. Потом покрыла вторым слоем. Бриллиант превратился в агат, поблескивающий мокро, как маслина.

Очень кстати позвонила Нелька. У нее на даче собирался девичник: сауна, купание в озере, болтовня до утра, легкая травка.

…Таксист срезал путь. Машина мягко плыла по весеннему травяному ковру, по чуть примятым сочным колеям. Широкие еловые лапы гладили обшивку, тонко скрипели по стеклу. В середине дороги заглох мотор. Таксист полез в него, выматерился – и стал вызванивать эвакуатор.

До дач оставалось километра три. И на фиг она купила столько минералки?! Дойти вон до того поворота – и вышвырнуть в кусты проклятые полторашки. И так постоянно ноет низ живота и поясница. Недавно УЗИ обнаружило значительное опущение внутренних органов. Врач заговорила о бандаже. Правильно, при росте 189 сантиметров и весе 58 килограмм дефилируй сутками на подиуме на двенадцатисантиметровых шпильках…

На повороте бесшумно, божьей коровкой проползла в траве красная «окушка», приветливо бибикнула. Через минуту дорожная сумка была заброшена на заднее сидение. А Лиля слушала уютную воркотню старичка-боровичка: полосатый ветхий пиджачок, стоптанные как блинчики крошечные – на детскую ножку – кроссовки. Очки без дужек на бельевой резинке, продетой за мохнатые уши. Прелесть старичок!

– Охо-хо-хо, девки-матушки. Как рожать будете: в талии ломкие, ножки стрекозиные…

Не выпуская руль, перегнулся, поднял с пола выпавший из сумки рулончик туалетной бумаги, умильно помял в закорузлых коричневых пальцах: «Как пушок, мяконькая. Ишь, пунктиром размечена: чтоб, значит, порциями, ни больше и ни меньше пользовать…»

Лиле захотелось пить, вытащила пузырь с минералкой. Мужичок-боровичок добродушно попенял:

– Зачем цельную откупориваешь, газ выпускаешь? Не экономные вы. Хлебни моего кваску. Это тебе не химия: домашний, на ржаном хлебце.

Лиля налила из предложенного термоса в жестяной стаканчик-крышку. Квас был изумительный: вкусный, крепкий, ледяной. Она задохнулась от наслаждения, плеснула еще.

… Голову бешено понесло, закружило, как у Нельки на последнем дне рождении, когда она перепила шампанского и уселась на пол. Перед глазами крутилась пестрая огненная карусель. Больше она ничего не помнила.

Лиле мерещилось, что она на девичнике у Нельки, и ее почему-то запихивают в спальный мешок. Только вместо невесомого гагачьего пуха и шелка, пропитанных Нелькиными духами – под руками не струганное занозистое дерево и тяжелый, спертый воздух.

Очнулась от сильного позыва рвоты, едва успела перевернуться на живот. На тысячу кусочков раскалывалась голова, в висках стучали не молотки, а кузнечные молоты. Самое ужасное – смрад, духота, от которых лезли из орбит глаза и пальцы рвали ворот кофточки. Вверху раздался шум, посыпалась труха, засветилась неширокая щель.

– Опамятовалась, что ль? Рукой-то по стене поведи влево… Еще левее, там выключатель.

Слабенькая, тусклая лампочка с раскачивающимися нитями тенет осветила яму два на два метра, стены из полусгнившего, в испарине, кирпича. Кое-как сколоченный из толстых досок топчан – на нем ничком лежала Лиля. В углу два ведра с крышками, к ручкам которых приделаны колодезные цепи, уходящие вверх, к щели.