Нелла Камышинская - Воскресенье

— Идти за молоком? — кричал старший мальчик из ванной.

— Идти! — отвечала она на бегу. Она уже собирала постели, раздвигала шторы.

— Нет горячей воды! — объявил сын.

— Какой ужас! Как так?!

— А вот так!.. Это ж самое милое дело… для них… в воскресенье подсунуть… большую пакость!.. — шумно фыркая и плескаясь, ответил мальчик.

Ое-ей, как же он ее огорчил, как он расстроил ее своим сообщением!.. Но она все-таки, покачав головой, улыбнулась. Муж тоже, бреясь на кухне, все слышал и усмехнулся, многозначительно глянув на нее исподлобья. Этому мальчику было только одиннадцать, но он все чаще говорил, как взрослый, он важничал. Особенно, если смотрел на него пятилетний братишка. И особенно в эти дни, когда их самый старший сын, их дорогой и неудачливый первенец, покинул дом. Надолго. Возможно, на месяц…

В жизни старшего сына все складывалось неблагополучно. Главное — не повезло со здоровьем. Это тянулось давно, но мать почему-то никак не могла согласиться с этим, привыкнуть и найти для себя мудрую и деловую позицию. После долгих семейных споров и разбирательств они сына отвезли в больницу (первый раз в жизни и — боже мой! — как же он не хотел), чтобы все-таки подлечить капитально «проклятущие почки». Вот уже третий день у нее все валилось из рук, она себя чувствовала осиротевшей…

И теперь старшим остался вот этот разбойник. Он быстро, раньше всех закончил свой туалет (для него это было вопросом престижа, и сегодня снова это ему удалось) и при этом бесстыдно сам собой любовался, своим воинским темпом и четкостью всех движений. Потом он схватил зазвеневший бидон и помчался к дверям, пересчитавши деньги уже на ходу, точь-в-точь как это делал отец…

За завтраком муж посмотрел в окно, улыбнулся разбойнику, пожевал бутерброд, опять посмотрел в окно и, наконец, собравшись с духом, мечтательно произнес:

— Какая погода, однако, сегодня… Кто б мог подумать… Вчера мне бы и в голову не пришло…

— Правильно! — отозвался разбойник. — Рыбалка!! И я с тобой!!

Наступила пауза. Она отложила вилку, пожала плечами и сказала со сдержанным возмущением:

— Какая же может быть рыбалка… Когда нет горячей воды!

— Ты что, серьезно? — муж посмотрел на нее с интересом. Не посмотрел, а уперся в нее непонимающим взглядом. В этом качестве он был ослепителен, неотразим, и все мальчишки обучились у него этой гримасе.

— Ну, конечно, серьезно! — увидев иронию, она начала горячиться. — Что — легко без горячей воды? Столько новых хлопот… И трудностей! Я не управлюсь сама, я без вас не управлюсь, и, пожалуйста, да, пожалуйста, не вздумайте так по-свински меня оставить. Ничего не желаю слышать!

— Э-э… ты что?.. Прекрасно управишься. Только, во-первых, не паникуй. Сократи свои планы. Ко всяким условиям человеку дано приспособиться, ты же знаешь. Например: откажись от стирки…

— Что?.. что-что?.. ты смеешься? Как это — «откажись»? Интересно, как это от стирки я могу «отказаться»?

— Я не так сказал!! — с комичной поспешностью вскричал ее верный спутник. — Перенеси… — вкрадчивым шепотом исправил он свою ошибку. — Перенеси стирку, ну? Короче! Стирку я беру на себя. Согласна?

— Ах… перестань. А что будет с вами? Когда вы вернетесь? Вы же приедете грязные, как всегда! И как вы будете мыться? Ну, скажи, пожалуйста, как вы это себе представляете?

— А это и подавно мы берем на себя!

Она злилась, ей было тошно, а они — развлекались: концовку фразы они азартно проорали хором.

— Да ну вас… — она нахмурилась и поднялась. Передала мужу малышку, которая за всем за этим, развалясь, сидела у нее на коленях, и принялась разливать чай.

— Это значит «можете ехать»… — еле слышно сказал отец и подмигнул. Сын сиял. Но тут же вдвоем они посмотрели на нее серьезно. Вообще эти двое уже давно примирились с тем, что их пристрастие к рыбной ловле ее раздражает, и даже, более того, уязвляет непонятным образом.

— Да и потом! Почему «оставить»? Ты что, одна остаешься? Помощник вот, весь к услугам!

Пятилетний мальчик с набитым ртом замычал и закивал головой.

— А в больницу… как же? — вдруг спохватилась она.

И с силой поставила чайник, так что плита зазвенела. — Он ведь там ждет нас! Изнемог уж, наверное!.. Ведь мы…

— А мы заедем к нему после рыбалки!

— Так ведь поздно уж будет!

— Что ты? Успеем!

Они не хотели с ней согласиться. Они выкручивались как могли. Она понимала, что в споре с ней их желание только растет и ей их не уломать.

И ведь так и случилось! — они уехали.

Она перемыла гору посуды холодной водой с хозяйственным мылом, занялась уборкой. И без передышки ворчала. Как скверно, как по-дурному!.. Она все иначе задумала, и еще вчера с ней все согласились. Ей хотелось, чтобы вся семья поехала к сыну в больницу, там был чудесный парк, в воскресенье детей выпускали на волю, и они бы вместе там погуляли… И вкусной домашней еды прихватили бы. Что он там ест, ее сын! Накануне она до поздней ночи выстояла у плиты, напекла пирожков, и больше всего таких, какие он любит, с вишнями. Что они ему привезут? Живую рыбу? Упрямые… И эгоисты… И вечером… Ввалятся грязные! Вот так опрокинуть вверх дном долгожданное воскресенье! А ей одной поехать в больницу, с двумя малышами, — об этом и речи не может быть. Езды полтора часа, на другой конец города, с пересадками, такая жара стоит. Нет, нет названия! Вот так о ней не подумать… и вообще она на последнем месте!.. Да еще в доме попробуй управься. Малышка… Столько дел… Перекрыли горячую воду…

И тут внезапно ход ее мыслей прервался. Ей вспомнился сон.

Она застыла возле буфета с пыльной тряпкой в руке. Нехороший сон. Нехороший, скверный… Не к добру. Вот, пожалуйста, — все кувырком. Полно хлопот, досада, и вообще испорченное настроение.

Это уже потускневшее, но еще будоражащее воспоминание странным образом примирило ее с отсутствием горячей воды. Она протирала мебель и успокоенно размышляла… Сны всегда что-нибудь значат. Нужно только уметь их разгадывать. Это не развязка, конечно же. А если развязка, то, по правде говоря, слабоватая. И какая-то кривобокая! Но определенно противная, это уж точно… Ей стало даже смешно.

А вечером она согрела воду в двух самых больших кастрюлях, искупала дочку, потом кормила ее манной кашей. Было тихо, стояла приятная тишина (довольно редкая для этого дома). В их спальне было сумрачно и прохладно, царил порядок, а в щелке между тяжелыми шторами оранжевым светом горел закат, и такая же жаркая и радостная полоса выгревала стену, как раз над ее подушкой. Она, укладывая девочку спать, поминутно к себе ее прижимала, целуя, намеренно медля, вспоминая еще о каких-то мелких, но обязательных знаках внимания к ней, затягивая эту нежную и ни с чем не сравнимую минуту возни с дремлющим теплым комочком, доверчивым и единственным в мире, и, наконец, осторожно прикрыла дверь…