Сергей Кумыш - Рука

Вспомнил кассету с Бранденбургскими концертами, когда-то лежавшую у нас дома. На этой кассете был изображен океанский берег, а на небе впечатана крупная надпись — Bach. Довольно пошлое оформление, на самом-то деле. Но подумал я вот о чем.

Море — непреложно. Оно просто есть, и мы ничего не можем с этим поделать. Мы не можем изменить ритм приливов и отливов, структуру дна и цвет воды. Оно такое, какое есть. Мы не можем ничего сделать с морем, потому что не присутствовали при мироздании. Та же история с Бахом. Его нельзя менять, как-то специально интонировать, пытаться освежить, делать современнее. Он слишком далеко. Он уже недосягаем. Он уже такой, какой есть. И в этой музыке мы уже ничего не можем поменять.

Понятна мысль? Бах должен оставаться таким, какой он есть. Океан нельзя изменить, его можно только загадить. Я прекрасно понимаю, что мысль не моя и не мне первому она пришла в голову. Собственно, Баха обычно так и стараются играть. Но одно дело играть его так, потому что тебя этому научили, и совсем другое — неожиданно понять самому. Как бы просто и даже банально все это ни звучало.

Я ушел с пляжа и, наверное, целый час стучал пальцами по тетиному подоконнику — пианино у нее в доме не было.

Сегодня приходили родители. Вместе я их не видел уже больше двадцати лет. Когда-то я прилагал столько усилий, чтобы это произошло, чтобы они хоть ненадолго снова оказались вдвоем, рядом со мной. Но даже на моих концертах, даже на госэкзамене они сидели в разных концах зала. Оказалось, достаточно просто попасть под машину.

Они оба были обеспокоены и при этом заметно смущены. Особенно отец. Все время говорил что-то невпопад, пытался шутить, каждый раз неудачно, отводил в сторону глаза.

Мама принесла мандарины. Огромный шуршащий кулек. Лежат теперь на тумбочке рядом с кроватью и пахнут. Либо в запахе мандариновых корок действительно есть что-то хвойное, либо для нас он настолько неотделим от Нового года и елки, что воображение само добавляет недостающие оттенки.

Я не сказал им того, что знаю о руке. О том, чем все может закончиться. Впрочем, они, скорее всего, поговорили с врачом. Да и мама была здесь уже не в первый раз, наверное, давно все выведала, просто вида подавать не хочет.

Кстати, о Новом годе. В конце декабря папа всегда приносил домой живую елку. Мама говорила, что ей жаль деревья, что давно пора купить искусственную, но тут мы с папой были заодно. Так и вижу его, входящего домой с мороза, с еще не растаявшими снежинками на пальто и шапке, красными щеками и разгоряченным дыханием. Пока он не закрывал за собой дверь, изо рта у него вырывался легкий парок.

Мама в итоге каждый раз сдавалась: папа елку, в конце концов, не из леса принес, а купил уже срубленную, так что все равно пропала бы, а так всех нас порадует. И мы вместе принимались ее наряжать.

Ничего, конечно, особенного, у всех есть подобные воспоминания. Но какими же мы были тогда счастливыми. И вот снова декабрь, я лежу в больнице, родители, не разговаривавшие больше двадцати лет, стоят у моей кровати и не знают, что сказать.

Все попытки завязать отношения с девушками заканчивались примерно одинаково. В целом напоминает мои отношения с музыкой, но уже без твердой маминой руки, которая неизменно ставила бы меня на место. Личная жизнь на то и личная, разбирайся сам. Проблемы в том, чтобы кого-то заинтересовать, у меня никогда не было. На худой конец всегда можно что-нибудь слабать на пианино: это действует безотказно.

Проблема была в другом. Как и в случае с музыкой, мне не хватало усидчивости. Вначале все всегда шло идеально, потому что получалось само собой. А вот дальше начинались неизбежные трудности, столкнувшись с которыми я спешил дать задний ход. Так продолжалось до тех пор, пока я не полюбил по-настоящему. Только вот понял я, что люблю, уже поздно.

Она не знала, что я музыкант, да и познакомились мы, в общем-то, случайно: разговорились в автобусе. Точнее, разговорился я, потому что рядом со мной села девушка… Скажешь «красивая», попробуешь описать — будет непонятно, потому что есть и красивее. А что еще может зацепить при первом взгляде? Попробую все-таки объяснить. Мы все как-то пытаемся представить, нафантазировать себе идеального спутника или спутницу. Даже если не рисуем в воображении конкретных черт. Просто вот такой удивительный человек, который по каким-то трудноопределимым качествам сразу распознается как свой. И, представляя себе его (ее), сразу же внутренне соглашаемся с тем, что такого (такую) нам никогда не встретить.

Именно такая девушка села рядом со мной в том автобусе. Поэтому сказать, что я влюбился, будет несколько неточно. Я, что называется, дождался. Так мне, во всяком случае, показалось. А проверить это можно только одним способом — немедленно с ней заговорить, пока не исчезла.

И я заговорил. Мы прожили вместе год.

Первые дни, может быть, и недели она вела себя сдержанно, у меня даже временами складывалось ощущение, что она не очень понимает, чего я от нее хочу. А потом произошла резкая перемена. Я пригласил ее на концерт. Она дождалась меня после окончания. Мы гуляли по набережной. А потом остановились. Целовалась она так, как будто делает это последний раз в жизни.

— Ты сел за рояль, и я вдруг поняла, как сильно тебя люблю.

Прочитаешь такую фразу в какой-нибудь книге и подумаешь: «Пошлость и выдумка». Но это была не книга, и я был счастлив до дрожи.

Это как с декабрем, про который все понимаешь, когда он уже закончился.

Я лежу в больнице — с повреждениями, от которых, возможно, до конца так и не оправлюсь. Я не знаю, смогу ли снова играть, а по-настоящему, как мне кажется, чувствовать музыку начал лишь несколько лет назад.

Единственная девушка, которую я любил, сейчас где-то — кто знает, где. Все закончилось год спустя. Все опять казалось слишком сложным. Только вот забыть, перешагнуть, как это бывало с другими, уже не получится. Я по-прежнему ее люблю.

Мне действительно страшно и одиноко. Но у меня есть о чем подумать. Мне есть что терять. А также есть на что надеяться. Стоит декабрь, падает снег. Может быть, впервые в жизни мне не хочется подгонять время.

До Нового года чуть меньше трех недель.

Опубликовано в журнале «Русский пионер» № 42, 2013