Сергей Заяицкий - Рука бога Му-га-ша

15 июля 1914 года был такой же день, как многие другие дни. Но для Жака Дюшу это был день совсем особенный.

Жак Дюшу был мальчик лет четырнадцати, стоявший в вестибюле большой марсельской гостиницы — «Отель дела-Мер».

Он был одет в зеленую курточку, доходившую ему до талии, и в длинные брюки с золотыми лампасами. Курточка была обшита тремя тесными рядами золотых пуговок. Костюм становился Жаку немножко тесен и сидел до того в обтяжку, что нагибался Жак всегда с опаскою. На голове у него была круглая фуражка тоже с золотым галуном и с длинным квадратным козырьком.

Обязанности Жака состояли в оказании постояльцам разных мелких услуг. Он покупал газеты, звал извозчика или таксомотор, бегал в аптеку за слабительными.

При гостинице было еще пять или шесть таких же мальчиков. В свой странный костюм они облекались только на время работы, уходя же домой, надевали свое собственное платье.

Тогда они сразу превращались из кукол в живых людей.

Впрочем это случалось обычно уже поздно вечером.

15 июля днем Жака вызвали в сто первый номер, занятый супругами Лазар.

Супруги Лазар ехали из Парижа в Ниццу.

Госпожа Лазар только что получила большое наследство и горела нетерпением показать людям свое богатство. Госпожа Лазар, настоящая парижская лавочница, была довольно смешна в своем платье, сшитом по последней парижской моде. Это была могучая женщина, с красным лицом и с красными руками. Горничная клялась, что слышала, как госпожа Лазар однажды била по щекам своего супруга. В этом не было ничего удивительного, ибо господин Лазар был тщедушный человечек, смирный и безусловно неспособный оказать сопротивление своей энергичной жене.

Когда Жак, постучавшись, вошел в номер, госпожа Лазар взволнованно рылась на туалетном столике, а господин Лазар сидел у окна и, по-видимому, старался занять в комнате как можно меньше места.

— Ты сегодня приносил газету? — накинулась на Жака госпожа Лазар.

— Да, мадам.

— Ты ее положил сюда?

— Да, мадам.

— Хорошо… Ты не видал тут золотого медальона… золотого с бриллиантом?

Госпожа Лазар, произнося эти слова, сверлила Жака своими заплывшими глазками.

Жак покраснел, потом побледнел.

Он не видал никакого медальона. Но он по опыту знал, что если господа спрашивают про какую-нибудь вещь, то, значит, эта вещь пропала, а если в гостинице пропадает вещь, то прежде всего начинают подозревать в краже прислугу.

— Я не видал медальона, мадам, — прошептал Жак, стараясь говорить как можно спокойнее, ибо он понимал, что, проявив волнение, он как бы докажет свою вину.

— Хорошо, — произнесла госпожа Лазар ледяным тоном, — если ты не видал медальона, то куда же он делся?

Вопрос был, можно сказать, убийственный.

Жак молчал, не зная, что сказать.

— Ты молчишь, — продолжала тем же тоном госпожа Лазар, — а я тебе вот что скажу: сознайся-ка лучше и отдай медальон. Все равно, кроме тебя никто не входил в эту комнату.

— Да уверяю вас, мадам… — в тоске прошептал Жак.

Дело в том, что его ненавидел главный швейцар. Жак однажды поколотил его сына, мальчишку, который издевался над заштопанным платьем Жака. А платье это заштопала покойная мать Жака, которая была горничной в этой же гостинице. От нее у Жака не осталось никакой памяти, кроме заплат на штанах и на куртке. Поэтому Жак не позволял никому над ними смеяться. Если теперь швейцар услышит о пропаже медальона, он, конечно, обвинит во всем Жака.

— Так ты не сознаешься?

— У меня нет медальона…

Жак посмотрел на господина Лазара. Но тот упорно продолжал наблюдать из окна, как выходит в открытое море какой-то большой трехтрубный пароход.

Тогда госпожа Лазар вдруг принялась кричать и визжать, как сумасшедшая.

В ней сразу проснулась парижская лавочница.

— Меня ограбили, — вопила она, — да где же я, в приличной гостинице или в разбойничьем вертепе? Этак меня завтра найдут в постели зарезанной. Этот медальон стоит пять тысяч франков. Пять тысяч, чтоб вас всех разразило!.. Мерзавцы! У этого мальчика все время были воровские глаза. Держите его! Слышишь?.. Ступай за директором.

Последняя фраза относилась к господину Лазару.

Услыхав этот окрик, он съежился и стал как-то еще меньше и плюгавее.

— Милочка, — прошептал он, — медальон найдется.

— А я тебе говорю, что он украден. Понимаешь… Или тебе надо продуть твои ослиные уши? Бревно! Дурак! Меня грабят на его глазах, а ему и горя мало. Не хочешь итти к директору, не надо… Я пойду.

Жак понял, что его дело безнадежно.

Голубое небо, сиявшее за окном, показалось ему серым и мрачным. Быть выгнанным по подозрению в краже!.. Большего несчастья не может себе вообразить ни один мальчик, служащий в гостинице.

Он пролепетал что-то о своей честности, о том, как его прогонят. Но честность, по мнению госпожи Лазар, была свойством лишь людей с хорошим годовым доходом. Вообще же ей не было до Жака никакого дела. У нее украли медальон. Вот что важно и ужасно.

Когда разъяренная дама показалась в конторе, директор почтительно поднялся ей навстречу и, даже не разобрав, в чем дело, принялся орать на Жака.

— Вор! Тебя сейчас поведут в тюрьму. Негодяй! Украсть медальон у такой почтенной дамы. Отдай сейчас же!

— У меня нет медальона.

— А, ты еще врать!.. Ты сгниешь в тюрьме. Говори, несчастный!

Затем, обращаясь, к госпоже Лазар, директор прибавил:

— Сударыня, потрудитесь подняться к себе и успокоиться. Все меры будут приняты…

Когда госпожа Лазар, пошумев еще немного, удалилась, директор довольно хладнокровно спросил Жака.

— Ты не крал медальона?

— Нет.

Главный швейцар в это время просунул в контору свою физиономию:

— Он врет, господин директор, — сказал он. — Кроме того, он постоянно грубит… Я готов поклясться, что он уже сплавил медальон кому-нибудь в порту. И к тому же я слышал от многих постояльцев, что у нас потакают прислуге.

— Ну ладно, — сказал директор. Убирайся к чорту. Я обязан удовлетворять своих клиентов. Да и во всяком случае это хорошая острастка для других. Так и быть, я не дам знать в полицию, потому что знаю, что ты не вор. Но сыпься немедленно и без задержек. Переодевайся и марш! Я скажу, что ты удрал.

— Господин директор!..

— Ты слышал, что я тебе сказал? Или ты хочешь, чтоб я сдал тебя с рук на руки жандармам? И без этого будет еще немало возни.