Шолом-Алейхем - Семьдесят пять тысяч

– Почему вы не пьете? – спрашивает Фейгеле.

– А что же я, по-вашему, делаю? – говорю я и помешиваю и помешиваю ложкой в стакане.

– Вы крутите ложкой вот уже целый час, а пить не пьете.

– Спасибо! – говорю. – Я не пью холодного, то есть горячего, чая. Я люблю, когда чай постоит, станет очень горячим, то есть очень холодным, то есть когда он здорово согреется, то есть остудится…

– Что-то вы, реб Янкев-Иосл, очень рассеянны! – замечает она. – Вы так рассеянны, что даже не знаете, что говорите. Неужели стоит так расстраиваться из-за того, что у вас украли мешки? Бог поможет, они еще отыщутся, ваши мешки. Я слыхала, что напали на след… Погодите-ка, муж ворочается, он уже встает. Вот он идет!

Вышел мой Бирнбаум, заспанный, в шелковой ермолке, трет глаза и смотрит на меня исподлобья.

– Как поживаете, реб Янкев-Иосл?

Первой моей мыслью было: знает? Или не знает? Кажется, не знает. А может, знает?

– Да как нам поживать? – отвечаю. – Вы ведь слыхали о моем несчастии с мешками?

– У этой истории уже длинная борода выросла. Расскажите что-нибудь поновее… Не найдется ли у тебя, Фейгеле, немного варенья? Нехорошо у меня во рту после сна, – говорит Бирнбаум и морщится.

„Ну, если ему хочется варенья, значит он ничего еще не знает…“ подумал я и затеял с ним разговор, черт его знает о чем, слово к слову не клеится, В животе у меня что-то урчит, в глотке першит, сил моих нет, сейчас упаду, сейчас начну кричать во весь голос: „Помилуйте, люди добрые, семьдесят пять тысяч!“ Понимаете или нет? Наконец бог сжалился, я завел разговор о процентах.

– Могу вам, пане Бирнбаум, дать немного процентов, то есть могу уплатить причитающиеся вам проценты.

– Ну что ж! Это очень хорошо! – говорит он и пробует ложечку варенья.

– Сколько же вам причитается процентов?

– Вы хотите знать счет или хотите платить деньги?

– Нет, – говорю, – я имею в виду платить деньги, наличные.

– Фейгеле, дай-ка сюда книгу…

Услыхав эти слова, я воскрес из мертвых: он, бедняга, ничегошеньки не знает!

Уплатив проценты, я обращаюсь к нему:

– Так уж вы запишите, будьте добры, пане Бирнбаум, у себя в книге, что вы получили от меня проценты по моему билету серии две тысячи двести восемьдесят девять, помер двенадцать.

– Запиши, – говорит он, – Фейгеле, по билету серии две тысячи двести восемьдесят девять, номер двенадцать.

„Ничего он не знает!“ – думаю я и завожу разговор о билетах, о том, что не стоит держать билет и платить за него проценты. А что дальше будет с билетом?

– Это вы насчет чего же говорите? – спрашивает он и смотрит на меня одним глазом исподлобья.

От этого взгляда у меня сердце оборвалось: не понравился мне этот взгляд, понимаете или нет? Однако я тут же спохватился и сказал:

– Понимаете ли, пане Бирнбаум, я это к тому говорю, что билет требует расходов. Право же, вы могли бы впредь брать с меня на один процент меньше. Все-таки мы с вами старые знакомые, близкие соседи…

– Нет! – отвечает он. – Все, что угодно, только не это. Хотите так ладно, а не то – уплатите мне мои деньги и заложите его в другом месте.

– Хотя бы сегодня? – спрашиваю я, а сердце стучит, как молотком: тик-тик-так! Тик-тик-так!

– Хоть сейчас! – говорит он.

– Так вот вам ваши деньги! – говорю я и выкладываю ему двести рублей, а сердце – вот оно выскочит!

– Прими деньги! – обращается он к Фейгеле, а сам наклоняется к стакану и закусывает ложечкой варенья. Потом берет еще ложечку и еще. Я хотел бы уже увидеть свой билет, а он все еще ест варенье! Мне каждая минута, каждая секунда здоровья и крови стоит! Но нельзя же быть свиньей: человек любит варенье – пусть ест на здоровье! Подгонять человека в шею тоже не годится… Надо сидеть, как на горячих углях, и ждать, пока он покончит с вареньем. Понимаете или нет?.. Нет ли у вас немного варенья? Тьфу! Папироски, хотел я сказать… Коротко и ясно, на чем же я остановился?

Мой Бирнбаум ест варенье. Съел, вытер губы и обращается ко мне:

– Реб Янкев-Иосл, деньги я у вас получил, проценты вы уплатили, теперь, стало быть, я должен отдать вам ваш билет?

– Видимо, так! – отвечаю я, как будто хладнокровно, и чуть в обморок не падаю от радости.

– Беда только, – говорит он, – что сегодня я вам билета дать не могу.

Как только он произнес эти слова, я почувствовал, что у меня в сердце что-то оборвалось. Я вдруг свалился с седьмого неба прямо на землю. Как я удержался на ногах, не понимаю.

– А в чем дело, пане Бирнбаум, почему вы не можете отдать мне мой билет?

– Потому, – говорит он, – что его нет у меня при себе.

– Что значит, – спрашиваю, – его нет у вас при себе?

– Он лежит на моем счету в банке.

У меня немного отлегло от сердца. Я задумался.

– Что это вы так задумались? – спрашивает он.

– Ничего, – говорю, – стою и думаю, как же он попадет ко мне?

– Очень просто, – отвечает он. – Завтра поеду в город и привезу вам ваш билет.

– Ну что ж! – говорю я, поднимаюсь, прощаюсь, направляюсь якобы к дверям и тут же возвращаюсь. – Как вам нравится, пане Бирнбаум, какой из меня купец? Деньги отдал, проценты уплатил, билет у вас, – дайте мне хотя бы расписку на билет!

– А на что вам расписка? Что же, вы мне не доверяете двести рублей без расписки?

– А может быть, вы и правы! – говорю я, направляюсь к дверям и снова возвращаюсь.

– Нет, – говорю я, – неудобно это как-то, не по-купечески… Когда билет на руках у другого, надо иметь расписку. Пускай будет по-моему, дайте мне расписку. Почему бы вам не дать мне расписку?

Вдруг мой Бирнбаум встает, вдет к себе в комнату за занавеску и зовет к себе Фейгеле.

– Пане! – обращаюсь я к нему. – Я знаю, зачем вы зовете Фейгеле. Вы хотите, чтобы она послала прислугу за газетой… Сегодня второе мая, вам хочется посмотреть, не выиграл ли билет? Зачем вам беспокоиться? Я могу и сам сообщить вам, что мой билет, слава богу, выиграл солидные деньги! Мой Бирнбаум побледнел, потом покраснел.

– Серьезно? – спросил он. – Помогай вам бог! Сколько же он выиграл?

– Он выиграл, – ответил я, – довольно крупную сумму. Дай бог каждому порядочному человеку! Потому-то я и хочу получить от вас расписку. Поняли теперь?

– Ведь я же вам говорю, помогай вам бог, хотя бы все двести тысяч! От души желаю вам, поверьте мне! Но все-таки, сколько же пало на билет? Почему вы боитесь сказать?

– Пане Бирнбаум! – говорю я. – К чему нам лишние разговоры? На билет пал выигрыш в семьдесят пять тысяч рублей, а лежит он у вас. Проценты я уплатил, деньги вернул, – отдайте мне мой билет! Вы говорите, у вас билета нет, он в банке? Дайте мне расписку – и дело с концом!

Ну, ясное дело, у моего молодчика глаза на лоб полезли, лицо загорелось. Вижу, что ему не по себе. Тогда я отозвал его в сторону, взял за руки и сказал: