Алексей Петров - Тост

— Ну, это ты чёрт знает что такое придумал, — покачал головой Силаев.

— А что делать? Жены нет, помочь некому. Возился полдня. Это ведь надо воду согреть в ведре (у нас летом воды горячей нет), в машинке белье прокрутить, потом прополоскать, выжать, высушить… Кошмар! И кстати: где сушить? Бабы наши стираное на улицу выносят, там у них верёвки натянуты, — а мне неловко! Совсем, скажут, с ума съехал: покрылся сифилисными пятнами и, пока жены нет, постирушкой занялся… Стал я развешивать шмотьё на лоджии, у меня там верёвка. Вот что значит, мужики, нет никакой наблюдательности: жена ведь там только носки да рубашечки сушила, а я вознамерился пододеяльник повесить. Это ж ведь тяжесть неподъёмная! Между прочим, поди выкрути пододеяльник! Он килограммов сорок весит, когда мокрый! Как мешок с цементом! И когда я последнюю наволочку на верёвку нацепил, всё это хозяйство на пол и рухнуло!

— Жуткий случай! — проворчал Силаев.

— Упало оно на пол, стою и матерюсь сквозь зубы. Потому что теперь по новой полоскать нужно. Потащил я бельё в ванную, всполоснул, опять выжал и после этого, не будь дурак, на всех дверях в квартире развесил. Двери, думаю, не подведут. А потом поехал к свояку на капельницу.

— Да, попал ты в историю, — сказал Курочкин. — Не позавидуешь.

— Ты думаешь, это всё? Щас! Было у этой истории и продолжение!

— Не может быть! — поразился Силаев. — Что же ещё?

— А вот что: прихожу вечером домой — ёлки–палки, что такое? По всему дому лужи, сырость страшная, душно, дышать нечем. Пот с меня после капельницы, как горох. И есть хочется ужасно!.. Стал я собирать с пола воду. Ноги не держат, в голове карусель. Ну, думаю, умру сейчас, — и никто не узнает, где могилка моя. Снял я потом бельё с дверей — и за сердце схватился!

— Что ещё такое? — нахмурился Курочкин.

— Оказывается, на верхней кромке дверей пыль лежит тонким слоем. Со стороны–то оно не видно, а на белье грязные полоски всё–таки остаются. Прежде, мужики, протирать двери надо, когда бельё на них сушите!

— И что же ты?

— Известно что: полоскать… А потом опять сушить. И лужи собирать с пола. И ужин себе готовить. И заново на лоджии верёвки вешать, то есть сверлить железобетонную стенку, вгонять шурупы и всё такое. А потом ещё бельё это треклятое гладить!

— Да гладить–то зачем? Неужто без этого нельзя?

— Судите сами: приедет жена, а у меня все простыни выстираны, но не выглажены. Скажет: «Подозрительно: неделю меня не было, а мужик перестирал простыни. Небось, грешки какие–то свои прячет…» Нет, нужно, чтоб всё было, как прежде.

— Тоже верно.

— А как гладить бельё, когда любая простыня размером с комнату будет? Ну, расстелил я эти простыни на полу, стал ползать по ним с утюгом — ни черта не выходит. Краска половая давно высохла, а тут, утюгом разогретая, стала вдруг к тряпкам прилипать… вернее, сами тряпки к полу липнут… короче, одну простынку я загубил. Дня через два догадался складывать бельё вчетверо и гладить через все слои…

— М-да, долгая история, — задумчиво произнёс Егорыч.

— Одним словом, вот что я вам скажу: что мы такое без наших женщин, а, мужики? Нули и больше ничего! И зря вы на них бочку катите. Верно когда–то сказал поэт Михалков: «Бабы всякие нужны, бабы всякие важны».

— И то верно, — кивнул головой Егорыч. — Никто и не спорит.

Тут Липягин выпрямился и сказал:

— А раз так — наливайте, теперь уж по последней…

— Так это, оказывается, тост, — обрадовался Курочкин. — Давай, давай…

— Выпьем за них, за наших женщин. Доля у них, прямо скажу, нелёгкая, упаси нас бог от такой…

— Может быть, ты и прав, — мрачно согласился Силаев. — Всё–таки жуткое это дело…

Они молча выпили и закурили, удивлённо прислушиваясь к праздному цвириканью сверчков и к ночной тишине, плотно окутавшей уснувший глубоким сном двор.