Сергей Минутин - Скульптор и Скульптура

Они задумались. Сергей молчал, чтобы не спугнуть благодушие Валерки и его желание высказать то, над чем он видимо постоянно думал. Валерка сосредотачивался для исповеди.

— Итак, я тебе сказал, что есть рабы по своему складу, которые в принципе всем довольны, лишь бы кормили, лишь бы не били, лишь бы работать не сильно заставляли.

Власть Рима для укрощения рабов держала целую армию и тайных осведомителей, которые докладывали всё о настроениях в среде рабов. Рим подавлял любое индивидуальное недовольство любого раба. Власть России установила крепостное право над своими гражданами и не верила в возможность бунта с их стороны. Его и не было, пока крепостным крестьянам было где разгуляться.

Тебе приснился князь Владимир, крестивший Русь. Ты думаешь, он от хорошей жизни сначала бежал из России и подался к варягам? Он бежал от своего родного старшего брата, воля которого не допускала даже мысли о каком–то дележе чего–то с младшим братом.

Затем Владимир с ватагой варягов, на то время уже христиан, начал опустошать все земли, кои попадались на пути. Увидев в варяжской вере то, что ему было знакомо по российской жизни — ничем не ограниченное единоначалие, он принял христианство.

Правда, на всякий случай он принёс пару варягов–христиан в жертву своим языческим богам. Затем опять вернулся в Россию, где и убил родного брата. Россия удивительная страна. Только у нас есть возможность проявления ничем не ограниченной воли. Воли, опирающейся на исполнителей, не задумывающихся, а что, собственно, они делают.

— Мне можно сильно не переживать по поводу сегодняшнего разграбления? — сам себе задал вопрос Сергей.

Валера никак не среагировал на вопрос Сергея и продолжил: «Вновь в России родилась воля, которой абсолютно всё равно, что здесь было построено, кем было построено и когда. Новая воля, разрушение и новое созидание. Не смотри телевизор и не слушай этих многочисленных дураков, говорящих о всеобщем покаянии. Это даже не уловка, говоря терминами большевиков — это глупость. Им можно верить, у них была очень сильная воля, такая воля, что они крови не жалели ни своей, ни чужой. «Гнилая интеллигенция» ещё не знает, кто ей больше подаст и ради кого ей стоит раскорячиться, поэтому и говорит о покаянии… Покаяние штука полезная, но только не в их интерпретации. Большевики были лишь следствием внутренней причины, приведшей народ в ГУЛАГ. Боюсь, что наша интеллигенция опять ошибётся и ушибётся. Каяться, конечно, нужно. Чем чаще, тем лучше. Покаяние задаёт воле правильное направление нашей эволюции. А за что каяться, всегда можно найти. Прежде всего, каяться необходимо за не правильно понятые причины».

Валерка был прекрасный рассказчик. Видимо, долгая и кропотливая аналитическая работа научила его не только всё раскладывать по полочкам, но и собирать всё воедино.

Предаваясь рассказам, он растворялся в образах: «Ты думаешь, мне не снятся подобные сны. Снятся, представь себе. Совсем недавно я видел сон, где был римским сенатором и решал судьбу Спартака. Во как! Я сидел в ложе вместе с Цезарем, иронично посматривая на бесновавшиеся трибуны. Этот рёв и этот восторг был вызван моим трудом. Вдруг с лица сенатора, с моего лица, стала сходить ирония. Мой взгляд был устремлён на самые верхние трибуны амфитеатра. Там орала и бесновалась «чернь». Рабы и свободные граждане Рима восторгались рабом — гладиатором Спартаком. Нравы Рима.

Я, глядя на эти толпы черни, вдруг ясно осознал, каким многоликим стал Рим. В нём всё перемешалось. Стало невозможно понять кто раб, а кто свободный гражданин, кто аристократ, а кто просто богат. Я давно уже разглядел, что в этой многоликой толпе не сила, а слабость Рима. Кто защитит мой Рим, если все хотят только жрать его плоть и пить его, Рима, кровь. Даже рабам здесь стало лучше, чем на Родине. Они давно стали считать, что Рим это дойная корова для всех, что так было всегда — сытно, весело, развратно. Вот и моя жена, благородная Валерия* стала в Риме всего лишь искусной развратницей. Её распаляет и вид гладиатора, и вид покрытого пылью погонщика ослов, и вид актёра, на сцене выставившего свои гениталии на показ. Дама из высшего общества…

Мне известна её любовная связь со Спартаком. Я размышляю, произнося слова вслух, выдыхая их в крике, поддавшись общему восторгу и стараясь быть, как все: «Рабы хотят новых прав…АААААА и привилегий…Свободу Спартаку…ААА». В воздухе стоит один сплошной гул. Я вижу, как по лицам рабов разливается счастье. Ещё бы, думаю я, различая лица рабов, которых пленил сам. Вон того я пленил в дремучих лесах Германии и из варварства он попал в рай Рима. А вон тот из Египта. У себя на Родине ему не давали лизать даже подошвы сандалий слуг фараонов, а тут он развернул небывалую коммерцию. А с этим пришлось повозиться на берегах далёкого острова, умел махать мечом. Рим его сделал свободным через гладиаторские бои. Варвары в Риме слишком быстро осознают свою значимость, чтобы понять чего стоило такое устройство империи. Они решают, что раз им сразу и столько дали, значит можно требовать ещё больше. Но если требования выдвигаются рабами, то свободные граждане Рима совсем теряют меру.

Во сне я думаю о том, что надо ковать новый щит для Рима, и этот щит я буду ковать через Спартака. Слишком велико стало население Рима для спокойной жизни. Легионерам всё труднее сдерживать вспыхивающие недовольства. Легионеры стали всё чаще требовать увеличения своего содержания. Но можно зайти и с другой стороны.

Рабы ведь могут восстать, все и сразу. Тогда на первый план выйдет «не содержание» легионеров, а собственная жизнь. Свободные граждане Рима умеют сплачиваться в трудные дни. Выгоды очевидны, сократится общее население Рима, уцелевшим станет легче «дышать», мера восстановится, требования исчезнут, наступит покой.

Сергей слушал, почти не дыша. Громкий звук телевизора, передающего «взорвавшиеся» криком трибуны «Спартак чемпион» только добавляли таинственности.

— Что было дальше, ты знаешь из истории. Рим всё равно рухнул из–за своей рациональности. Но из обломков мирской рациональности и прямолинейности, которая заключалась в том, что каждый римский бог помогает совершенствовать свой труд и достигать в нём вершин мастерства, Рим построил, опять же, рациональный мир церкви. Где опять в край угла поставлен рационализм и труд. Я был там тогда, я это знаю точно. Но это только часть мира. Часть мира рационального, где властвует закон и порядок, и как следствие, народы живут, на первый взгляд, лучше.

Но, почему–то святой считают Россию, а ни Англию, ни Италию, ни Ватикан, ни Израиль, ни Америку. Никогда не задумывался, почему?

Отвечу. Здесь не Византия посуетилась со своим пониманием мира — это следствие. В основе Русской святости лежит интуитивное понимание всем народом своего Боговедения. Внутри народа живёт Бог, и он всегда у него был один.