Михаил Савеличев - Зовущая тебя Вечность

Два человека медленно шли по залитой летним солнцем улице. Если бы не тень от деревьев, было бы жарко. Нестерпимо жарко. Один из идущих вполне соответствовал сезону, облаченный в широкие легкие брюки, светлую рубашку с закатанными рукавами, зато второй был в безукоризненном сером костюме в полоску.

Муравей, который наблюдал за ними из окна кафе, вдруг подумал, что человек в костюме напоминает ему чеховского «человека в футляре» – своей тщательной упакованностью, которую дополняли круглые очки и шляпа. Клоун и «человек в футляре» – странная пара. Они о чем-то говорили, точнее, говорил человек с растрепанной седой шевелюрой и смешной примятой шапочкой, а тот, что в очках, смотрел под ноги, изредка кивал и сдержанно улыбался.

Муравей знал, что они зайдут в кафе. Он даже знал, какой столик займут. Что такое Вечность, как не вечное возвращение? Все повторяется раз за разом. Через тысячу, через миллион, через миллиард лет – какая Вечности разница? Муравей отхлебнул кофе из чашечки и с особой остротой ощутил – все это было, есть и еще будет множество раз.

– Конечно, это не совсем то, что я ожидал, друг мой Курт, – сказал человек с растрепанной шевелюрой. – Но подобные истории меня уже не удивляют. Наши работы с Планком оказались провозвестниками квантовой механики, но я никогда не смогу принять Стокгольмскую интерпретацию! Получается, бог играет в кости! Как заядлый игрок, превращая физические закономерности в случайности.

– Так выходит, – сказал человек в очках. – Поверьте, Альберт, я следую лишь математике, которая такая же реальность, как мороженое у вас в руках. Особая реальность, но все же реальность. Релятивистские уравнения допускают такой вариант решений, а значит, мироздание вполне может быть таким…

Муравей с соседнего столика смотрел на разговаривающих. Даже с высоты Вечности эти двое были титанами. Титан физики и титан математики.

Человек, которого назвали Альберт, схватил салфетку, достал из кармана изрядно погрызенный карандаш:

– То есть мы имеем решение в виде стационарной вселенной с замкнутым на себя потоком времени, так?

– Ну… можно сказать… Точнее будет интерпретировать временной поток не как замкнутый, а переходящий из прошлого в будущее и из будущего в прошлое в некой своеобразной точке… Точке перехода, или точке перегиба. Не суть важно, как назвать, но у нее весьма интересные характеристики. Вот взгляните… – человек в очках достал из кармана блокнот, перелистал несколько страниц.

Муравей решился. На этот раз он все же решился. Промокнул салфеткой губы, встал, подошел к столику и слегка поклонился:

– Простите, господа, что вторгаюсь в вашу беседу, но ее предмет меня очень заинтересовал.

– Вы… вы – немец? – Альберт удивленно смотрел на Муравья.

– Нет-нет, что вы. Всего лишь владею языком. Поэтому невольно подслушал часть того, о чем вы говорили… Эта точка перегиба времени, о которой упоминалось… не является ли она указанием, что в данном решении кое-чего не хватает?

– О чем вы? – человек в очках посмотрел на Муравья.

– Насколько я помню… знаю, – поправился Муравей, – в уравнения Эйнштейна… извините, господина Эйнштейна, включался так называемый лямбда-член, чтобы обеспечить силу отталкивания в модели вселенной. Он возникал, потому что в релятивистские уравнения не входит условие сотворения мира. А если у нас нет того, кто сотворил мироздание, то закономерно ожидать, что данное упущение проявится и в других возможных решениях.

– Курт, я, кажется, понимаю, о чем говорит молодой человек, – Альберт зачерпнул ложечкой подтаявшее мороженое и отправил его в рот. – Точка слияния прошлого и будущего – свидетельство отсутствия во вселенной бога. Мы попадаем в дурную бесконечность, переживая раз за разом всю историю мироздания. То самое вечное возвращение Ницше. Ты, оказывается, – ницшеанец, друг мой Курт!

– А кто вы? – Курт пристально смотрел на Муравья. – Кто вы такой?

– Бог, – сказал Муравей. – Всего лишь бог. И как бог хочу сказать, что вы чертовски правы, господин Гедель. Ваша модель стационарной вселенной… Как бы это выразить точнее… Она взята за основу.

– Вы сумасшедший, – покачал головой человек в очках. – Я не знаю, кто вы на самом деле, но вы – сумасшедший.

– Мы все, друг мой Курт, сумасшедшие, – сказал Альберт и, словно в подтверждение своих слов, показал язык проходящей мимо девчушке. Девчушка заулыбалась. – Только дети нас понимают.

– Через много-много лет в будущем, или, если угодно, много-много лет назад, в прошлой вселенной, люди изобрели Вечность. То есть они думали, что обрели бессмертие, самое настоящее – вечную жизнь, неуязвимость, но оказалось, нельзя измениться самому, не изменив окружающее мироздание, – сказал Муравей. – И мироздание лишилось творца. Он умер. Или ушел. Или исчез. Не важно. Важно то, что мы оказались в Вечности, из которой не вырваться. В полном согласии с вашей моделью стационарного времени. Это и есть Вечность, господин Гедель. А все эти боги древности, о которых позабыло или все еще помнит человечество, – Вечные в бесконечном коловращении Хроноса.

Мы с Мишкой поддались на уговоры его отца – все же прочитали книжку «Звездный билет» и твердо решили – после десятого ни в какой институт не поступать, а отправиться путешествовать.

Маршрут был задуман такой: сначала, как и у героев книжки, – в Прибалтику, ведь это, говорил Мишка, бывавший в Риге, почти заграница. Потом – Сибирь, Байкал, Дальний Восток, Сахалин. И так нам захотелось в путешествие! А вместо этого торчим в городе все жаркое лето. Время, хоть и каникулы, тянулось медленно и скучно. Но тут в нашем доме появился Николай Николаевич.

Он появился как-то очень незаметно. Словно всю жизнь проживал на четвертом этаже, каждый день спускался во двор, выходил из парадного, раскланивался с бабушками, сидящими на лавочках, и шел в молочный и булочный магазины, размахивая авоськой. Ходил он странно, будто на кончиках пальцев, и к тому же подпрыгивал – чуть-чуть, но от этого еще больше походил на птицу.

– Птица-секретарь, – сказал Мишка, когда мы впервые увидели Николая Николаевича. – Вылитая.

– Таких птиц не бывает, – возразил я, хотя точно знал – Мишка не придумывает. Если он что сказал, то железно прочитал в энциклопедии или в одной из тех книжек, которые не перестает таскать из библиотеки даже летом.

– Бывает, – Мишка проводил взглядом Николая Николаевича, а затем спросил: – Ты не заметил в нем что-то странное?