Надежда Нелидова - Розовый террор

Ляля не готовила заранее речи, как это сделала предусмотрительная Неля, и ответ ее прозвучал слабо и неубедительно:

– Нелечка, но нельзя же всю жизнь скакать как блоха, правда? Еще месяца не прошло, как мы сюда приехали. Нелька, а как же наше решение – чтобы до конца себя на прочность проверить? Слушай, а тут все говорят, что скоро через Еланку пройдет большая трасса…

Чем больше путалась Ляля, тем сильнее напирала Неля:.

– С ума сошла, какая трасса? В Еланке?! Не смеши. Ты лучше вот что скажи: родившись на громадном Земном Шаре, всю единственную, неповторимую жизнь провести в одной точке, которую на порядочной карте не найдешь – не ужасно? Разве не хочется тебе повидать… скажем, Тихий океан… Или Австралию? Помнишь, Шельниковская в седьмом классе уехала с родителями в ЮАР? Все от зависти попадали… А мы с тобой тогда зубы сцепили. Знали потому что: кто хочет, тот добьется. И мы добьемся, Лялька, быть того не может чтобы не добились! Под лежачий камень воgа не течет, все нынче зубами за свой шанс дерутся, а мы с тобой добровольно в Еланке сами себя заточили.

Она посмотрела на Лялю – та сидела, хоть кол на голове теши.

– Поехали же, поехали домой! Отец в хорошее место обещал устроить. На самолете полетим, пусть тебе попробуют за твою каторгу не заплатить. Сколько за один день нового услышим, интересных людей повидаем. А то прямо плесенью и паутиной нас тут затянуло. А дома-то: ребята знакомые, Славик Рубан! Дома все есть. А здесь? Да лучше смерть!

Таким образом, Неля попеременно применяла политику кнута и пряника.

– Помнишь нашу улицу? Сейчас там от огней светлее, чем днем, а народу! Лялька, народу! Река человеческая. В одном троллейбусе больше людей, чем во всей Еланке! – Она отдернула кусок ситца, служивший занавеской. Улица утонула в непроглядной, глаз выколи, темноте. Только на другой стороне улицы кое-где желтели четырехугольные пятнышки окон. Тихо падал первый крупный снег. Взлаивали собаки. И Ляля, заведомо зная, что говорит неправду, что никуда она теперь из своего «Пингвина» не уедет, как же он без «Пингвина», проревела:

– Нелечка, хорошо, я подумаю. Хорошо, я подумаю, Нелечка. Только, Нелечка, что же ты наделала, предательница ты, Нелькааа, – и, скривившись, сморщилась, заревела громче сестры. И во сне она продолжала поскуливать, а Неля сонно мычала, дергалась и вялыми руками отталкивала от себя что-то.

Они сполна познали суть выражения – резать по живому. Причем Ляле пришлось труднее: ведь остающемуся всегда труднее. Утром она сажала Нелю в знакомый «Икарус». А к вечеру – с каждым часом острее – начала понимать, что значит остаться на белом свете одной-одинешенькой. Ночью она, закутавшись в одеяло, сидела и не отрываясь смотрела на часы. Когда стрелка показала половину второго, Ляля вскрикнула и заплакала. Именно в это время Неля с чемоданом поднималась в вагон… Через три минуты все было кончено.

…Вот состав дернулся так, что гул пошел, и толчок долго передавался от вагона к вагону, от голoвы поезда к самому хвосту. Вот он плавно тронулся и поплыл: сначала тихо, почти незаметно, потом пошел наравне с одиноким провожающим, потом пошел быстрее, и уже за станцией вольной птицей вырвался из клубка пропахших мазутом, запутанных путей и стремительно понесся под свист и пение ветра по гибким голубым рельсам в дальнюю даль, в сторону закатившегося солнца, к шумным городам, унося в одном из вагoнов скрючившуюся на верхней полке, тонущую в слезах маленькую сестренку Нельку.

Все зависело только от нее, Ляли. Для поправления дел требовалось всего – ничего: рассчитаться, собрать чемодан и уехать навсегда из Еланки. Только вырвать из сердца, не думать о «Пингвине». Что такое «Пингвин»? Зачем «Пингвин»?

«Здравствуй, милая, милая сестренка Лялечка.

Мама, папа, Майя и Виталик страшно рады твоим успехам и тому, что у вас с Павлом будет еще один маленький. Мама собирается ехать к вам нянчиться с малышом. Говорит, не справишься, тебе скоро защищаться на доцента. Ого, «Пингвин» приезжало снимать ЦТ! А как тебе японские детсадики и вообще Япония? Ладно, приеду в гости, расскажешь про Страну восходящего солнца.

Ой, слушай свежий анекдот. Наш бесподобный папуля в книжном магазине увидел в продаже твои педагогические книги. Он так испугался, что книжки не будут иметь спроса, что выкупил всю партию в книжном магазине, представляешь?! Угрохал всю зарплату. Мама не знала, то ли смеяться, то ли ругаться. Говорила: ты же оставил без мудрых Лялькиных поучений наших садиковских методистов!

А вот у меня, курносый, все не так прекрасно получается в жизни. Не хочется тебя огорчать, но ты же сама просила писать все-все, как будто мы рядом сидим и разговариваем. Теперь ты у меня будешь вместо дневника.

Ох, Лялечка, увидела бы ты меня, не узнала б прежней лихой Нельки. Помнишь наши «Сестры Рябинины и К°»? И смешно, и плакать хочется. Какая-то я стала слабая, больная, мнительная. Заимела гнусную привычку копаться в своих переживаниях, хотя, наверно, им грош цена. Что я делаю? Сейчас временно не работаю. Валяюсь, смотрю телевизор, слоняюсь по комнате. Просто физически ощущаю, как по часам, по минуточкам уходит «единственная, неповторимая» моя жизнь.

Утром я желаю, чтобы поскорее пришел вечер. Вечером – чтобы скорее лечь спать. А ночью жду, чтобы настало утро, и не мучила меня бессонница. И так каждый день. Но ведь это моя жизнь, так с какой стати я желаю, чтобы скорее проходила моя жизнь?!

Лялька, Лялька, плохо мне без тебя! Во мне два человека. Один гораздо старше меня и умнее. Он советует, как быть дальше, как вести себя в настоящем, и напоминает, что я сделала не так в прошлом. Он очень мудрый и иногда плачет надо мной и жалеет меня. А другой человек – это я сама. А может, я всю жизнь гонялась за судьбой, но только и делала, что убегала от нее?

А, Лялька?!»

В городскую квартиру Нинка Ливанова попала впервые в пятнадцать лет. И поняла, что до этого вся ее жизнь являла собою жалкое прозябание. Квартира была свежеполучена дядей, родным братом Нинкиной матери.

Оказывается, на свете существовали ровные, строго очерченные комнаты с большими, во всю стену, окнами, в которые било беспощадное городское солнце. В деревенских-то избах углы от времени кособочились, окошки рубились маленькие, и их непременно затеняли палисадниковые черемушки и сиреньки.

Под окнами внутри городской квартиры теснились беленькие, пышущие жаром ребрышки батарей, а значит, ночью у дядиных детей не мерзли кончики носов, и не страшно было ночью вставать и скользить босиком, как по льду, по обжигающим холодом половицам на горшок…

Даже запах здесь стоял другой, городской, легкий: пахло немножко известкой и краской, немножко духами дядиной жены-модницы, немножко колбасой, которую жарили по случаю гостей. У них в деревне, к какой бы из подружек Нинка ни заскочила, избы всюду встречали застоявшимся земляным, тяжелым, могильным запахом корнеплодов, варенных в чугунах для скотины. А что такое колбаса, многие деревенские детишки вообще не знали.