Надежда Нелидова - Анна-Ванна и другие

Было в Саньке что-то от зверька: будто всегда настороже, начеку, будто чего-то ожидал, втягивая голову в плечи.

Кивнул на нашу овчарку, которая за оградой вертелась вьюном, как дурной щенок: «А собачка у вас старенькая». На вполне себе здоровую вишню в ограде показал: «Помирает вишенка ваша, земляные воды точат». На следующую весну она высохла. «Давно домик построен (он обо всём говорил уменьшительно, ласково)? Лет двадцать будет?» Я поразилась его приметливости.

Когда хозяин считал деньги, Санёк, деликатно не глядя на нас, отошёл в сторону. Ловко и опрятно почистился, сапожонки тщательно вытер о траву и сложил в пакет, туда же отправил аккуратно сложенные рабочие куртку и брюки. Сел на заднее сиденье машины, предусмотрительно застелённое плёнкой, чтобы не запачкать велюровой обивки. И только осунувшееся лицо и запавшие глаза выдавали страшную усталость.

На следующий день я снова зафрахтовала работников и была рада увидеть говорливого, журчащего как ручеёк, Санька с напарником. Они управились раньше и сели ждать хозяина. На вопрос, какой процент им остаётся от заработанного, Санёк лишь потупился и улыбнулся.

«Где живёте? Есть ли семьи?» – «Да всяко, разно». Я предложила работать напрямую, без посредников. «Ну их, эксплуататоров. Выгодно и вам, и мне. Дайте ваши номера мобильных». – «Нам телефонов не положено». Сильно подозреваю, что и паспортов на руки им тоже было не положено.

– А я вас нынче летом видел, – поторопился свернуть со скользкой темы Санёк. – Стенку вам перевозили.

Я тоже вспомнила низенького щуплого грузчика, согнувшегося под неподъёмной секцией, как муравей под дубовым листом.

В последний момент выяснилось, что забыли отвинтить зеркала в мини-баре. Другие бы грузчики непременно заартачились, а он тут же запасливо вынул из кармашка отвёртку и уже искал глазами: «В тряпочку бы зеркальца завернуть – разобьются. Стеночка-то у вас ГОСТовская, советская, первых ещё выпусков. Фурнитурка вечная». И всё с улыбкой, с прибауткой.

Я поняла: улыбка, и вышучивание, и приветливость – это всё, что у Санька осталось. Потому что если при такой невыносимой жизни не улыбаться и не шутить – загнёшься. Это организм выработал такую защитную реакцию.

Я не знаю, как Санёк и его напарник угодили в такую ситуацию. Может, они когда-то сидели и считались обиженными . Зона повсюду раскинула свои невидимые щупальца. Из-за колючей проволоки плавно перетекла в зону на воле.

А может, это просто бомжи, алкоголики? И стриженый молодой человек исполняет роль санитара леса и функцию ЛТП (были в советское время лечебно-профилактические предприятия). Хотя, бог знает, куда заведёт меня буйная фантазия.

Год под знаком Канализации продолжался. Зиму мы кое-как протянули. В весенний паводок насос работал на пределе, на автомате. Летом грандиозные земляные работы продолжились.

Ближе к осени поняли, что своими силами не справимся. Вновь перешерстили объявления с предложением услуг на участке. И снова – полная апатия при словах «копка ям и траншей». Снова пришлось обращаться к хозяину Санька.

На этот раз из машины вышли трое нехилых ребят. Прокопать десять метров канавы глубиной полметра оценили в пять тысяч. Я подумала и отказалась.

Молодые люди на калькуляторе молниеносно подсчитали убыль, в которую я их ввела. Бензин и амортизация машины – раз. Время, потраченное на переговоры, на поездку туда – обратно – два. Далее, убытки, которые бригада понесла из-за меня в результате отказа от другого чрезвычайно выгодного предложения – три. Итого полторы тысячи.

Главный переговорщик смотрел на меня ясным приветливым взором и улыбался. Два его друга стояли рядом и скучающе пошевеливали могучими плечами под спортивными куртками.

Пока деловые ребята не поставили меня окончательно на счётчик, я торопливо согласилась. Работали в основном двое. Главный переговорщик извинился, сославшись на разыгравшуюся диарею, попросил нераспечатанный рулончик туалетной бумаги и удалился в туалет. Где и провёл основное время: у мужа там кипа кроссвордов и огрызок карандаша.

Мы расстались очень мило, вполне довольные друг другом. Они, рассовывая деньги по карманам – с горячими уверениями, что только свистни – они со своей помощью тут как тут. Я – с облегчением, что больше никогда не обращусь в эту фирму.

А заканчивать работу было нужно. И снова поиски, и снова бесплодные звонки. Впору было в отчаянии возопить: «Ищу гастарбайтера!» И вот в море отказов – тихий, как будто из далёкого далека, нерусский голос. В конце разговора торопливо добавил выученное: «Большое спасибо».

Когда каждый вечер в конце тяжелейшего восьмичасового рабочего дня я вручала гастарбайтеру Боре – так он себя попросил называть – тысячу рублей, он каждый раз благодарил и даже немножко кланялся: «Спасибо, хорошо, большое спасибо». Был он низкоросл и плотно сбит, выглядывал из ямы чумазый, с посверкивающими на круглом скуластом лице глазами – сам как вылепленный из глины, земляной человечек.

Обедал привезённой из дома сытной пищей: хлебом, мясом. Рассказал: сам из Киргизии, жена русская. В кармане у Бори постоянно пиликал телефон – чаще, чем у топ-менеджера продвинутого банка. Боря в трубку виновато объяснял, что занят, извините, пожалуйста. И сегодня занят, и завтра, и через неделю. Извините, большое спасибо, пожалуйста. Потом он телефон отключил – ну невозможно же работать.

Гастарбайтера Борю у меня не раз пытались вероломно переманить: предлагали по полторы тысячи в день. Он смущённо отказывал: договор есть договор. Я его спросила: повсюду висят объявления о наборе на стройку разнорабочих с оплатой даже в 40 тысяч. Не возникает желания устроиться на стройку на большие деньги?

– Стройка-мойка… Стройка-сойка, – улыбался он, прожёвывая хлеб и капающий соком крупный сахарный помидор. В душе он был поэт, склонен к рифме. Объяснил на ломаном языке: тут он сам себе хозяин, работает на себя. А там – непременные склоки между работягами, ругань, грызня, деление обязанностей, отлыниванье под шумок, вечные простои, тайное пьянство… Боря этого не любит. Налицо преимущество единоличного труда перед коллективным.

Пока осенняя погода к нам благоволит, Боря старательно копошится. Дай Бог, скоро управимся. «Управимся, дай Аллах». И мы оба через силу, вымученно улыбаемся. Потому что над нашим мирным, никому не мешающим союзом работодателя и работника нависла угроза.

Недавно моему безобидному, тихому гастарбайтеру Боре позвонили некие молодые люди. Предложили наняться к ним землекопом, за 250 рублей в день. И это ещё много – другие за хлеб и сигареты рады (я сразу вспомнила Санька).

Потому что внутригородская конкуренция в земляном бизнесе им на хрен не нужна. А если узкоглазый упрётся – то ведь можно и меры принять. Выйдет однажды Боря во двор – а у старенькой «пятёрки», на которой он ездит на работу, шины проколоты. Или на лобовое стекло кирпич нечаянно упал. А не хрен клиентуру отбивать.