Валерий Краснов - Истории для больших и малельких

Заспотыкались кони татарские, попадали из сёдел поганые всадники. Но скачут всё новые конники, и вот они уже вклинились в войско русское. Видит Фатьян, перехитрили поганых велиславцы. Расступились передовые ряды, отступил назад больший полк, и прорвавшихся татар бьют с двух сторон правый и левый полки. Визжат татарские кони, орут вой ахметовы, кровью поганых земля застилается.

А тут ещё по команде князя Юрия выскочил из засады сторожевой полк и изгоном пошёл на татар. Дрогнули татары, попятились.

Неужели побьёт малое войско русское несметную рать поганых? Неужто спасут велиславцы Русь от Ахмета и прославят себя вовеки?

Нет, не бывать этому! Потому что нет среди них хитрого звонаря Фатьяна, а стоит он на своей звоннице и всё видит, и всё может.

Бросился звонарь по резному балкончику к стенам собора, выхватил кончар свой острый, полоснул тугую верёвку, что держала концы лоскутные алого шёлка. Подхватил ветер-степняк лёгкую камку, затрепал её, расправил, захлопал алыми языками по стенам собора. А Фатьян опять взбежал в звонницу, надвинул колпак на уши, взялся за верёвки колокольные…

Бьются вой русские, теснят орду поганую. Всё громче слышится «ура» могучее. И вдруг из-под стен велиславских потёк тревожный стон набата. Заволновались сабельники и копейщики, заторопились пушечники, заоглядывались пищальники. Глянули вой на собор Рождественский и видят: весь он охвачен пламенем. Бьются красные петухи над резными окнами, багряные струи пламени обвивают тонкие колонны, алые кусты огня выбиваются из-под узорчатого карниза, кумачовые змеи и драконы лижут главу соборную. Пламенем охвачен золотой шлем богатырский. И звенят колокола Рождественские, стонут и плачут над собором, гудят, точно жаркое пламя.

При виде такой беды ослабела рука русского воина, пал он духом, заспешил, засуетился. А татары опомнились и снова навалились своей быстрой конницей. Смолкло «ура» могучее, затрещали шлемы золоченые, захрустели шишаки высокие, полетели колпаки мужицкие – да вместе с головами.

Видит Фатьян это со своей звонницы. Горько ему зреть кровь русскую, слёзы жгучие бегут из его глаз. И приятно ему, что это он, мудрый Фатьян, повернул ход сражения. И расправляет он грудь, гордо поднимает крутолобую голову…

Не выдержали русские, побежали. В беспорядке докатились до ворот городских, а на их плечах ворвались в Велиславль и татары. И пошёл стон и плач по городу. Затрещали ворота боярских хором, полетели из окон сундуки кованые, покатились по уличкам бочки с винами. Разнеслись стоны воинов да рыдания жёнок и девок, да плач малых деток безвинных. И уж занялся пожар в посадах и слободах.

Глядит Фатьян, как ручейками и речками растекается ахметово войско по городу. Ждёт звонарь: вот сейчас покажется у собора знакомая повозка, запряжённая двумя черногривыми верблюдами-нарами. Из белого шатра выйдет царевич Хаким и позовёт хитроумного русского звонаря к благодарному хану Ахмету. И воздастся ему, наконец, слава и почесть великая.

Но войско поганое стороной обходит златоглавый собор. Краснолицые татарские воины саблями кажут на холм, где стоит Рождественский, лопочут что-то и проулками минуют его. Вон и громоздкая арба ахметова проплыла в сторону хором княжеских. Горячая злоба поднялась в груди Фатьяна:

– Татары безголовые! Бесермены проклятые! Забыли, поганые, кто помог вам выиграть рать кровавую!

Вот прогнали мимо собора толпу воев русских. Провезли в конной телеге раненого князя Юрия с воеводами его пленёнными. Видит звонарь, как тянутся к его звоннице кулаки, слышит глухие проклятия…

Идут и идут мимо люди – то русские, то татары, то радостные, то понурые. И не может Фатьян понять, кто из них свой, а кто недруг, все смотрят в его сторону с презрением и ненавистью.

Низко опускает звонарь голову, так что длинные волосы закрывают лицо, жадно ловит ртом воздух, ладонью прикрывает горящие глаза. Но спасительные слёзы не исторгаются из груди его.

За что так несправедлив к нему господь? Разве не видит он, что достоин Фатьян судьбы необычайной, что мудрее он дьяка думного, отважней татарского воина!

Круто изогнул звонарь брови-соколы, волнами взбороздил высокий лоб, и вновь погрузился в помыслы великие…

Я хорошо помню своих родителей. Папа – высокий красавец терьер, раскрашенный в чёрные и светло-коричневые тона, с аристократической походкой, очень сильный и выносливый. Мама – такса рыжей расцветки на маленьких крепких ногах, с добрыми глазами, прекрасным нюхом и дружелюбным характером.

Внешность я взял от отца, а характер – от матери.

Родители научили меня понимать речь людей, которые и не подозревают об этом моём таланте. Сам же я очень жалею, что не умею говорить.

К сожалению, собакам не дано различать себя в зеркале, но я могу себя описать, так как не раз слышал, как я выгляжу из уст моих хозяев.

Итак, я среднего роста, весь чёрный, только живот, лапы, грудь и нижняя челюсть-светло-коричневые. Да ещё по такому же пятнышку на бровях. Морда – широкая, удлинённая, крепкие челюсти и большие клыки. Уши – большие, отвислые. У меня небольшая рыжеватая бородка, как у папы. Глаза, по выражению моей хозяйки, словно две большие блестящие маслины. Ещё, что всем очень нравится, я всегда смотрю в глаза тому, кто ко мне обращается, а также прямо в объектив фотоаппарата, когда меня снимают. Говорят, не всякому человеку это свойственно.

По характеру я весёлый, дружелюбный и ласковый – весь в маму.

Жизнь моя до определённой поры складывалась не очень счастливо. Где мы жили, когда я родился, не могу припомнить. Помню только, что в один прекрасный день все мы трое – папа, мама и я – оказались на улице. Перед глазами стоит картина, как за нами с шумом и криком гоняются страшные люди с длинными сачками, а мы с лаем и визгом убегаем от них. Маму накрыли сачком и бросили в машину. Больше я её никогда не видел. А самое последнее, что осталось в памяти, это отвратительный скрип тормозов и распростёртое на мостовой тело отца. Тот же автомобиль сбил и меня, и я потерял сознание.

Очнулся я в доме какой-то старушки, которая подобрала и выходила меня. Вокруг бегали чужие, незнакомые собаки. Я вскочил на ноги, огляделся: где же мои мама и папа? И тут же вспомнил ужасную погоню. Тогда я залаял, завыл, стал метаться по комнате, прыгать на дверь, пытаясь вырваться наружу. Собаки вокруг тоже заволновались, залаяли, забегали. Шум поднялся невообразимый. Вдруг в комнате появился муж старушки с плёткой в руках. Он прокричал что-то и стал хлестать всех нас своим оружием. Несколько раз досталось и мне, да так, что искры из глаз посыпались. Пришлось утихомириться.