Иван Черны - Рассказы

— Во время построения будет проверка столовых приборов, — сказал Матей, поворачиваясь к нам спиной. Обидчивый, как и его дворняга. Моя овчарка не могла терпеть его собаку. Мне долго приходилось кормить ее на расстоянии, укрываясь за толстым стволом дуба, в то время как Альма была привязана на цепи с другой стороны.

Топот со стороны кухни возымел действие на Пепино. Он поставил стул на место и предложил:

— Доиграем после ужина!

— Только начал разыгрываться, — симулировал я разочарование.

Мы направились к столовой. На лестнице уже была давка. Стали в хвост очереди. Ирка Возаб разыгрывал из себя пирата. Ложку он засунул за голенище, как корсар нож, не хватало только повязки на глазу. Пепино наклонился к нему:

— Иржик, как думаешь, ковбойки уважают ковбоев?

Прежде чем Ирка успел ответить, его уже вытащил из очереди дневальный и послал за столовым прибором. В наказание все должны ждать. Это эффективное воспитательное средство. На голову провинившегося обрушивается ругань. Я тоже присоединяюсь:

— Ты бы мог испортить даже прекрасную шумавскую погоду…

Мы организованно вошли в столовую. Оформлена она была как ресторан в солидном отеле. Облицовку из лиственницы дополняла керамика веселых цветов. Не хватало только девушек во всем их великолепии и метрдотеля. Его функции исполнял Франта Фурст, которого я знал еще до призыва на военную службу, когда мы наведывались в кафе, где он тогда работал. Он прогуливается по столовой, словно она ему принадлежит. Нам дали на ужин гуляш из косули. Это оплата натурой местного лесничества за тонны сена, которые из года в год мы заготавливаем. Раздатчик разносит еду в строго установленном порядке — сержантам, солдатам второго года службы, первогодкам. Предпочтение отдается ребятам, которые спешат на дежурство. Повар Ирка Водичка стучит половником о стенки котла и предлагает:

— Кому-нибудь добавки, ребята?

— Не возражаю.

Вылавливаю ложкой кусочки мяса. В соус крошу кусочки солдатского хлеба. Его один раз в неделю привозят из Каплиц. Сегодня ему ровно семь дней. С тех пор как однажды я оставил зубную коронку в таком каравае, стараюсь отламывать кусочки хлеба, откусить уже не отваживаюсь. Еще хуже обстоят дела с Пепино. У него пародонтоз. Он даже смотреть не может на солдатский хлеб. Ему снится кофе и вафли «татранки», которые я ему почти проиграл. Доедая, он говорит требовательно:

— Кончай и пошли, продолжим игру!

В это время мигает «четверка» на сигнальном табло — сигнал тревоги. На ступеньках слышится цокот подков ботинок, появляется откормленный Матей Мелихар. У него подергивается веко, голос прерывается от возбуждения:

— Тревога с выездом. На Сенике задержание. Требуются трое добровольцев для конвоя и проводник служебной собаки.

Гильзы на кончиках шнуров дневального постукивают. Мы с Пепино переглянулись и одновременно отодвинули тарелки. Летим в сушилку. Он уже участвовал в нескольких задержаниях и утверждает, что все они одинаковы. Второпях не могу надеть канадки — завязался узлом шнурок. Я выбрасываю его в шкаф и просовываю ноги в голенища. Въехал в них быстро, как по ледовой дорожке. В «оперативку» вбегаем одновременно. Сладек докладывает:

— Кинолог роты и три стрелка готовы к выполнению боевой задачи по охране государственной границы!

Оперативный офицер проверяет оружие, дает команду. Поворачиваемся кругом. Стрелки летят к газику, а я — за Фулой. Она уже год как узнает меня по шагам, дыханию, голосу, и нам порой не хватает друг друга. Собака прыгает на дверцу, вольер весь трясется. Видимо, что-то чувствует. Едва надел на нее поводок, как подъехал газик. Водит его Цирил по прозвищу Цирилфалди, умеющий ездить быстро. Мы еще не успели как следует усесться, а машина уже тронулась. Во всей роте никто так не водит машину, как Цирил. На гражданке он работал таксистом. Сто тысяч километров проехал без аварий. За полтора года службы он добавил к своему водительскому багажу еще тридцать тысяч километров. А это кое-что значит. Командир роты уже представил его к награде и премии как лучшего водителя части. Цирил сейчас демонстрировал нам, как и где надо ехать. Стрелка спидометра застыла на отметке «восемьдесят». Но для Пепино и этого мало, и он поторапливает:

— Поднажми!

— Я бы не стал, поручик, — говорит Цирил, глядя на дорогу, — здесь одни ямы!

Газик ревет, карабкаясь на крутой холм. Туман становится еще гуще. Стеклоочистители трут стекла, как в ливень. Фары высвечивают табличку с надписью: «Пограничная полоса». Холод и сырость забираются под одежду. Стрелок Ирка Возаб жалуется:

— Гачава паршивая! Здесь всегда так… И чего я не остался сидеть в тепле!

Мы давно не принимаем такие его слова всерьез. Знаем, что он любит службу, любит военную форму. Добросовестно выполняет свои обязанности.

Двигатель вибрирует, машина то взбирается на бугор, то проваливается вниз. Я немного смыслю в водительском деле. И мне ясно, что, случись сейчас авария, — не соберешь костей. Цирил будто прилип носом к стеклу.

— Черт побери! Не вижу ничего…

До цели еще добрых полчаса. Полчаса трудной горной дороги. Фула прижалась ко мне и греет мои ноги. В благодарность за тепло я глажу собаку. Между пальцами остаются клочки шерсти — начинает линять. Некоторое время никто не произносит ни слова. Я спрашиваю сидящего рядом стрелка:

— Томаштяк, а что ты об этом нарушителе думаешь?

Его зовут Бедржих Лос, но еще в учебном центре никто его иначе как Томаштяк не называл.

— Скорее всего, это сборщик лесных ягод.

— Да ну! Темно, как в мешке, а он вышел прогуляться за малиной! — возражает Ирка Возаб.

— Как бы это не был опять тот сборщик оленьих рогов! Помните, ребята?

Всеобщий хохот на минуту заглушил рев двигателя. Мы предались воспоминаниям. Некоторое время назад была операция по задержанию нарушителя, у которого на груди было оружие. Он пробирался по лесу и, когда его окликнули, пустился наутек. Преследование осложнялось тем, что нарушитель хорошо знал местность. А вскоре выяснилось, что это был старый Гамр из Белы — он искал в запретной полосе рога и побежал, испугавшись наказания. На груди его было не оружие, а отличные двенадцатипантовые оленьи рога.

— Кем бы он ни был, но я ему не завидую! Оторвать нас от ужина… — Пепино почесывал ладонью голый череп.

Быстрый переход с подъема на спуск на мгновение давал ощущение невесомости. В желудке щекотало, как в детстве на качелях. Фула зарычала и прижалась но мне. Нас так подбросило, что мы больно стукнулись о скамейки. Томаштяк запричитал, что отбил копчик. Затем был небольшой равнинный участок дороги, после которого за деревьями показался крутой поворот. Цирил сбавил скорость и крикнул: