Лариса Тараканова - Шкатулка

Станислав Петрович вел детей на прогулку и, проходя мимо тонкого кривого деревца, думал, что каждый из этих ребят похож на деревце: пока оно вырастет, его будут задевать, царапать, надламывать другие, более сильные. Станет ли оно после всего — стройным и красивым — настоящим деревом?

И он отводил глаза в сторону, чтобы сомнений его не заметили двенадцать пар смирных и шустрых, добродушных и хитрых, смешливых и настороженных глаз.

Таня Миронова решила изменить своему мужу, Сергею Миронову, инженеру-конструктору лодочных моторов, интересному, спортивного сложения мужчине тридцати лет.

Эта мысль пришла к ней, пока она стояла в очереди за живым карпом. Ей повезло: магазин только что открылся после обеда, народу было не так много. Зато кончался карп, и очередь волновалась. Таня тоже волновалась: годовалого сына Петю она уложила спать на балконе, закутанного в три одеяла. «Как бы не проснулся и не начал кричать, иначе опять соседка услышит. В субботу поймала Сергея возле лифта и начала причитать: как можно ребеночка без пригляду оставлять! А что же прикажете делать, если нужно по хозяйству крутиться?» Сергей, естественно, отчитал жену. Не так чтобы очень сердито, но слишком методично, наставительно. Таня всплакнула в ванной, вспомнила свои прежние обиды, приготовилась дать отпор. Но пора было купать сына, и она вышла из ванной с красным замкнутым лицом…

— Не стойте! Рыба кончается.

— Как кончается? Магазин только открылся, — зашумели в очереди.

— С утра надо было приходить. Две тонны продали.

— С утра мы работали…

— Кончай базарить, дед. Стал в очередь и жди спокойно.

— Не учи меня, молокосос. Тебя еще на свете не было, а я…

Пошло-поехало. Пока страсти разгорались, товар иссяк. Но Тане все-таки досталась последняя рыбина. Ужин был обеспечен.

Скинув сапоги в прихожей, Таня ринулась к балконной двери. Петя лежал с закрытыми глазами. «Спит мой хорошоночек, — успокоилась она и стала раздеваться. — Приготовлю карпа в сметане. Пальчики оближешь! — Таня остановилась. — Зачем же я его так кормлю? За что? За ледяной голос, за безразличие? Балда неразумная! Создала ему красивую спокойную жизнь, теперь кукарекай. Щи разогрею — и будет с него. — Она оглядела себя в зеркало и, передразнивая, сказала: — Ты неумеха! Ты нерадивая! Кто его заставлял на мне жениться? Ну кто? Не нравлюсь я ему, ну и ладно. Мне он тоже, может, разонравился. Возьму вот… и все».

В углу возле двери зашуршало. Карп живой еще. Таня наполнила ванну, вывернула в нее целлофановый пакет. Рыба туго выскользнула, шлепнулась в воду и поплыла. «Живучая!» — тоскливо подумала Таня.

Сын еще спал. Она села к телефону, набрала номер подруги.

— Мы как раз о тебе говорим, мамаша ты наша! — обрадовалась Марина. — Сынок не болеет? Замечательно! Скоро ли с коллективом сольешься? Работники нужны. Впрочем, не торопись. Воспитывай, как положено. Главное, закаляй.

Тане расхотелось откровенничать. «Они там думают, что у меня райская жизнь. На службу не хожу. Сижу дома, пряники трескаю». Нет, подруга ее не поймет. Осудит скорее. Конечно, Сережа такой положительный. Не пьет, не бьет, зарплату несет… Чего еще нужно для счастья, спрашивается?

Глухо затрещал телефон.

— Это я, — сказал муж. — Как Петя? Спит? Нормально? Я задержусь.

— Хорошо. Ладно.

Таня положила трубку, закусила губу. «Опять задержится. Опять я сиди как дура одна».

Словно что-то почуяв, проснулся сын, закряхтел, заворочался. Таня втащила его в комнату, стала разворачивать. «Петрушечка мой! Мальчишечка моя, Петюша!»

Малыш, как водится, промок и взопрел в теплых обертках. Но круглые щеки его были румяны, глаза веселы.

«Вот какой у меня сын. Что же я кисну? Сейчас мы штанишки поменяем. Сейчас мы ням-ням чайку попьем», — приговаривала Таня, хлопоча над маленьким.

…Петя сидел в манеже и перебирал игрушки. Таня листала записную книжку. «Маша Скворцова — не надо. Ал. Петров — обратно не надо. Вот он, Ребровский. Так… что мы ему говорим? Ага, говорим, что давно не были в ихнем театре и те де». Таня задумалась.

Ребровский одно время часто позванивал, приглашал в компании. Таню отпугивала его лихость. Но теперь другое дело. Она взрослая женщина. Ей нечего бояться.

Телефон Ребровского не отвечал. Таня облегченно вздохнула. К новой мысли надо было привыкнуть. И она стала привыкать. Ей представился бар Дома актеров. Она в шифоновом платье за столиком перед высоким стаканом с багровым коктейлем. Ребровский ослеплен. Какая же я скотина, говорит он, что упустил тебя. Таня снисходительно загадочно улыбается… Что дальше? Они едут к Ребровскому. Да, они едут к нему. И — все. Тут Таня вспомнила острый кадык Ребровского, который он обычно прикрывает пестрым шейным платком, и ее передернуло: ну его, пожалуй! Кого же тогда? Не Шурыгина же, этого выпивошку хилого. «Думай, девушка, думай».

Таня мысленно перебирала имена, лица. Все было не то. Два-три уцелевших от женитьбы сокурсника… Однако такое с бухты-барахты не происходит. Нужна какая-то подготовка. Да и скучно. У них на курсе все какие-то мелкие были, неяркие. Правда, у Марины знакомых полно. Да как ей объяснишь? Еще Сергею доложит. Как верная подруга. Нет, от подруг подальше. Самой нужно все обеспечивать. Для начала хотя бы выбраться из дома. Не в магазин, не в прачечную, не на рынок. В театр, скажем. Или хотя бы в кино. Вот! Ведь если красиво одеться, обязательно кто-нибудь увидит, оценит. Решено. Когда? Кто будет с Петькой, Катерина Андреевна? Таня тоскливо представила язвительную, хитрую свою свекровь, которая не упустит случая, чтобы не напомнить, скольким она жертвует ради благополучия сына и его семьи. Чем она таким особенным жертвует, навещая своего собственного внука раз в месяц, Таня не знала. Но решила вынести все. «Пусть он знает, что я не такая уж никудышная, что я могу нравиться, что я не только в домохозяйки гожусь. Вот Петя подрастет, пойду работать. Среди людей буду. И пусть тогда пожалеет, что никто ему блинчиков не подает. Придет домой, а меня нет. А я на профсоюзном собрании. Пусть посидит вечером один».

Таня глянула на сына и всплеснула руками: Петя выкладывал кашу из тарелки на стол и пришлепывал сверху ложкой.

«Господи, боже ж ты мой!» Таня причитала и нервно вытирала за сыном. «Пусть приходит Катерина Андреевна, бог с ней. Только бы отвлечься от всего этого».

На часах уже половина первого ночи, когда у входной двери звякнули ключом. Таня быстро погасила ночник.

Сергей шумно раздевался, гремел дверцей шкафа. Вошел, спросил в темноте: «Спишь?» Таня уловила запах вина, табака, сжала зубы и промолчала.

Он пошел на кухню, загремел чайником. Горячие слезы потекли у нее по щекам и впитались в подушку. «Завтра позвоню Ребровскому». С этой мыслью она долго засыпала и быстро проснулась. Петя вытолкался из мокрых одеял и лежал поперек кровати.