Лариса Тараканова - Шкатулка

— Ты даешь, парень! Так и простудиться можно. — Таня принялась за дела…

Войдя в ванную и щурясь спросонья на свет, она вдруг в страхе отпрянула: в луже ушедшей сквозь пробку воды на дне белоснежной ванны лежала темная рыбина и шлепала хвостом. «Купила на свою голову, — пожалела Таня. — Теперь разделывай ее». Она принесла кухонный нож, ухватила скользкое чешуйчатое тело и с хрустом отсекла голову. Рыба выскользнула, забилась в собственной крови. Тане стало жутко, и она заплакала. «К черту такую жизнь. К чертям собачьим картофельные оладьи! Домашние пельмени! Пропади все! — она беззвучно кричала. — Все платья устарели. Новых нет. Пойти не в чем и некуда. Свекровь в печенку лезет. — Таня выключила воду и стала смывать ванну. — А он… совершенно не считается со мной. Я вяну, а он цветет. У него разнообразная жизнь. А у меня?»

Она долго скребла рыбу. Толстые чешуйки отстреливали и шлепались на кафель. Таня сердито подбирала их, оттирая пятна.

«Ушью креп-жоржетовое платье и позвоню Ребровскому. Я тоже человек».

Заспавшись по случаю субботы, муж, наконец, поднялся. Неторопливо побрился, напевая что-то легкое, и появился в кухне, наполненной запахом жареной рыбы и чадом пригоревшего масла.

— Эх, покушаем, — сказал он, потирая руки. — А ты чего такая хмурая? Что случилось?

— Я палец порезала, — Таня показала обвязанный бинтом палец с пятнышком крови.

— Бедняжечка! Сильно болит? — Муж обнял жену, взял ее руку и поцеловал возле пореза. — Достается тебе. Вон какие руки шершавые от воды.

Тане вдруг сделалось так жалко себя, что она, не выдержав, всхлипнула и зарыдала почти в голос. Муж слегка оторопел, но стал гладить ее по голове, спине, как ребенка.

— Знаешь, ты не мой посуду. Это буду делать я. И постирать, пожалуй, кое-что я смогу сам.

Таня, утирая слезы, усмехнулась про себя: «Да уж ты постираешь!» Вспомнив, как муж берет влажные пеленки двумя пальцами, даже улыбнулась…

Рыба оказалась превкусной. Сергей старательно отделил от костей пахучий кусочек и с чайной ложечки предложил сыну. Петя охотно съел, стукнул ладошкой по тарелке, требуя еще.

— Ешь, богатырь, — ласково поощрял отец. — В рыбе большая сила.

За чаем Сергей размечтался. «В июне испытываем новую модель. Возьму вас с собой на базу. А что? Там хорошо: лес, канал и все такое. Позагораем, воздухом подышим. Благодать…»

Таня обратила внимание, что у сына и отца совершено одинаковый цвет волос, хотя в остальном их сходство мало заметно.

Надо в химчистку сходить и в молочный — машинально прикидывала она. Потом подумала о своей затее и обрадовалась: «Хорошо, что ни до кого не дозвонилась. Вот была бы картина, представляю». Она виновато глянула на мужнин затылок, вздохнула и повязала синий с белыми кружевцами передник, подарок свекрови на Восьмое марта.

Оглушенный вчерашним застольем, Геннадий спал тяжело, со сновидениями. Обрывки поздравительных тостов, неестественно крупные красные лица чередовались долго, шумно, пока, наконец, один общий гул (или гром) не оборвал смутную картину. Геннадий открыл глаза. Он лежал в одноместном «люксе» по здешним нормам фешенебельной гостиницы «Дружба». Рижская мебель светлого дерева, ковровая дорожка, телевизор, эстамп на стене. За окном тарахтел грузовик, разгружали ящики, звенела пустая стеклянная посуда.

Геннадий встал, вынул из холодильника бутылку минеральной воды, открыл и приложился к горлышку. Его жена терпеть не могла такие повадки и всячески их искореняла. Еще ей не нравилось, как он шаркает тапочками, что употребляет просторечия в беседах с приятелями. «Ты же культурный человек!» — упрекала она его, одергивая при случае. Впрочем, сейчас жены не было рядом. Вчера на банкете он впервые за много месяцев «расслабился»: говорил, слегка заплетаясь, «кажись» вместо «кажется», совершенно игнорировал нож, держа отбивную котлету, зажаренную в сухарях, прямо рукой. Вчера он был герой. Его хвалили, сулили перспективы… Конечно, он герой. Его установка дала блестящие результаты. Три года он ждал триумфа, лелеял счастливый миг. И вот — свершилось. Кто бы мог подумать, такой молодой — и уже своя установка.

Геннадий сладко поежился, поискал в пиджаке, висящем на стуле, сигареты и закурил. «Эх, как бы сейчас вознегодовала Алечка! — думал он. — Курить натощак — безрассудство!» Однако, негодуя на его слабость, она тем не менее не торопилась обеспечить ему нормальное питание по утрам.

Завтрак он готовил сам. На двоих. Пока Алена тренировала брюшной пресс, то есть сгибалась и разгибалась под гром рок-н-рола. Я твоя голубка, говорила жена, впархивая на кухню в чем-то голубом, размашистом и полупрозрачном. «Яишницу каждый день вредно», — заявляла она, требовала тонкий, изящный бутерброд и успевала, выпив чашку кофе, что-нибудь задеть, смахнуть со стола широким рукавом. Она долго одевалась, примеривалась, повторяя с удовольствием: «Мы хороши, милы, очаровательны!»

Он уже заводил машину, прогревал ее как следует, когда жена, наконец, появлялась в дверях подъезда, бросалась на сиденье рядом в своих пушистых мехах и торопила: «Что же мы стоим? Я совсем опаздываю!»

Дверь без стука отворилась, в номер вошла уборщица с веником и тряпкой. Геннадий стоял в одном белье. Ее это, по-видимому, не смутило.

— Убирать будем, — заявила женщина. — Уже полдевятого.

«Провинция!» — отметил про себя Геннадий и стал натягивать брюки. Он вспомнил недавний апартамент в отеле одного чистенького благополучного европейского городка, симпатичную горничную в малиновом фартучке, ее любезное «пардон, пардон» и ответил женщине:

— Доброе утро! Я сейчас уйду. Пожалуйста, убирайте.

Он спустился в буфет, взял тарелку творога, стакан ряженки и, подумав, полстакана сметаны. В этом городе замечательные молочные продукты, это он понял еще тогда, три года назад. Ему вполне хватало командировочных денег. Он был серьезен, не пил, курил дешевые сигареты. Но уже тогда был великолепен в новом легком меховом пальто с клеймом «Рила» на подкладке. И, главное, он был автором проекта, который собрались осуществить на местном комбинате.

«Я молодежь люблю, — говорил ему начальник цеха. — Она сейчас умная, трезвая. Не то что мы в свое время. Конечно, не дураки, понимаете, но… романтики, энтузиасты больше. Теперь на энтузиазме не проедешь. Теперь — холодный расчет. Наука! Уважаю…»

Директор тоже встретил его радушно. Но в глазах его Геннадий как бы угадал вопрос: «Кто твой покровитель?»

Геннадий постарался забыть, чей он зять. Это к делу не относилось. Установку он вынес на собственном хребте. Его голова плюс деловитость Павлуши, Павла Антоновича Краюхи, его правой руки, плюс неутомимое товарищество их скромной лаборатории — вот фундамент успеха. Что касается тестя, то их общение носило настолько условно-семейный характер, что никаким покровительством тут не веяло. Общались они только на даче раз в неделю. Пока Алена с тещей обсуждали эффективные методы массажа и составы питательных масок для лица, мужчины, молодой конструктор и немолодой, но бодрый начглавка пили на веранде чешское пиво. Первый как правило молчал. Второй долго и красноречиво объяснял нечто об общественном устройстве. Геннадия эти беседы мало интересовали. Но он чувствовал себя должником. Двухкомнатная квартира, финская мебель, кремовая «Лада» украшали его жизнь, но и напоминали, что всеми этими радостями он обязан состоятельным родителям жены.