Энн Бридж - «Бьюик»

Она ехала по Да Цяньаньцзе, большой шумной улице, что тянется вдаль к востоку и западу от Посольского Квартала; позвякивая, торопились по ней трамваи — мимо красных стен и золотых крыш Запретного города; мерно брели груженные корзинами с углем верблюды; веками эта улица принадлежала им безраздельно, теперь же они шли, по-прежнему не останавливаясь, а «доджи» и «даймлеры» терпеливо ожидали своей очереди: новый Китай уступал дорогу старому. Стоял нежаркий, ясный апрельский день; в Квартале на Посольском спуске мелькали велосипедисты; игроки в поло тоже вышли на площадку: на подъезде к улице Хэдамэнь миссис Баулби различила сквозь пыльное облако белые и красные футболки. Тут машина остановилась на перекрестке, пропуская к огромным воротам чинную цепочку верблюдов.

Радуясь передышке, миссис Баулби вольготно откинулась на подушки. Ее завораживал и погожий день, и непривычная красота чужого города. Воистину, волшебна пекинская весна! Настроение омрачал лишь предстоящий матч. И что Джим находит в этом поло? Ужасная игра. Вдруг ее размышления прервал голос — кто-то совсем рядом произнес: «Au revoir, mon très-cher! Ne tombes pas, je t’en prie» [3] До свидания, мой драгоценный. Только не упади, прошу тебя (франц.) . Последний верблюд пересек улицу, машина двинулась вперед, и тут же — на сей раз сомневаться не приходилось — раздался вздох и прежний голос в сердцах проговорил: «Се polo! Quel sport affreux! Dieu, queje le déteste». [4] Ох уж это поло! Какой ужасный спорт! Господи, как же я его ненавижу! (франц.)

— Это уж точно не шофер! — Миссис Баулби поймала себя на том, что и сама заговорила вдруг вслух. Так, ага, переднее стекло поднято. Да и голос — низкий, чуть хрипловатый женский голос, с хорошей дикцией и богатыми интонациями — не шел ни в какое сравнение с гортанным говором Шуана. И с чего бы шоферу вздумалось такое говорить, смешно даже. «Но это и не нервы, — рассудила миссис Баулби, припомнив услышанное еще раз. — Она и в самом деле говорила!» А мгновение спустя на миссис Баулби снизошло озарение: «Значит, и „C’est lui“ тоже говорила она!»

Миссис Баулби была озадачена, встревожена, но, как ни странно, отнюдь не напугана. Итак, красивый голос говорит у нее в машине по-французски. Бред? Да. Немыслимо? Да. Но почему-то совсем не страшно. Вообще, миссис Баулби гордилась своим здравым смыслом, хотя ничем, по обыкновению, этой гордости не выказывала. Разъезжая в тот день по магазинам, проставляя галочки в списке, она неустанно обдумывала ситуацию, крутила и так, и эдак — со всех точек зрения. Факт, однако, оставался фактом, а недоуменных вопросов не убавлялось. К концу поездки миссис Баулби хотела лишь одного — услышать голос снова. Да-да, это смешно, нелепо, но пусть зазвучит опять! И желание ее исполнилось. Через час «бьюик» свернул обратно на Посольскую улицу. На матч миссис Баулби явно опоздала, последний тайм уже закончился, игроки разъезжались на рикшах, и автомобилях, над площадкой еще курилась в закатном солнце красноватая пыль. Едва «бьюик» поравнялся с воротами, миссис Баулби услышала голос — на этот раз не рядом, а перед собой, как если бы говорившая высунулась в окно. «Le voilà» [5] Вот и он (франц.) ,— прошептал голос, а потом вдруг громко окликнул: «Jacques!» [6] Жак! (франц.) . Миссис Баулби тоже потянулась было к окну — посмотреть на Жака, но быстро одумалась и откинулась обратно на подушки. И тут рядом с ней прозвучало: «Il ne m’a pas vue» [7] Он меня не заметил (франц.) .

Чудеса, да и только! Она сидит в машине, и за окном все так реально:, Посольская улица, Бельгийский парк, немецкое посольство; впереди трусцой бегут рикши, с тротуара приветственно машет мадам де Рин… Но и женский голос рядом с нею реален: зовет какого-то Жака; печалится, что Жак играет в поло; ненавидит игру за то, что Жак может упасть, расшибиться… Какой удивительный, нежный голос! Кто эта женщина? И кто такой Жак? «Mon très-cher», — говорила она. Какие чудные слова. И как совпали, слились они с этим днем, с этим городом, с ее собственным настроением там, на перекрестке, когда она любовалась весной и ненавидела поло — из-за Джима. Ей захотелось вдруг тоже назвать мужа «mon très-cher», только он к такому обращению не привык, не поймет.

Вспомнив про Баулби, она задумалась. Что скажет он об этом наваждении? И она поняла, что не признается мужу, смолчит. Поняла тотчас, но все же, порядка ради, поспорила немного сама с собой. И осталась при прежнем мнении: пока лучше помолчать. Баулби и так не слишком доволен машиной: и велика она непомерно, и бензина много съедает. Кроме того, опять всплывет вопрос о ее нервах. Не дай бог, муж не услышит голоса! Зачем ставить себя в дурацкое положение? Но и это не главное. Миссис Баулби не покидало ощущение, что она, пусть невольно, подслушивает чужие тайны. И не имеет теперь права выдавать голос, который страстно шепчет: «Mon très-cher».

Дни шли, и миссис Баулби чувствовала себя все более причастной к чужим секретам. Голос раздавался теперь в «бьюике» каждую поездку, точно орнаментом обрамлял тягостную череду визитов и приемов; говорила неизвестная женщина только по-французски и только о Жаке; порою обращалась к этому тоже неизвестному, но, как видно, очень любимому Жаку, и миссис Баулби понимала, что слышит половину разговора, как если б женщина говорила рядом с нею по телефону. Впрочем, угадать ответы мужчины было нетрудно. Разговоры велись вполне обыденные: условливались о встречах — на поло, на званых обедах, на пикниках, которые устраивали по выходным в Баомашане их общие друзья. Миссис Баулби тоже знала этих людей, и жутко ей было слышать: «Alors, dimanche prochain, chez les Milne» [8] Итак, в следующее воскресенье, у Милнов (франц.) . Столкнувшись вскоре после этого с les Milne, она пристально и смятенно разглядывала их, точно занимавшая все ее мысли незримая незнакомка могла в их присутствии предстать во плоти. Голос ее был явью, и живые люди из-за него превращались в призраков. Но главное — за пустыми беседами о друзьях и лошадях, за уговорами о встречах непременно проступала нежность — то робкая, то откровенная, в каждом слове сквозила неиссякаемая забота и тревога о Жаке, а еще это был голос счастливой женщины, которая любит и оттого всегда и во всем права.

Миссис Баулби недоумевала: почему машина хранит лишь женский голос? Но разве только это было ей неясно? Почему, например, Баулби, сидя рядом, ничего не слышит? А он действительно не слышал — как же хорошо, что она вовремя прикусила язык! Она навсегда запомнила поездку, когда голос зазвучал при муже впервые. Они ехали в гостиницу «Пекин», на прощальный вечер какого-то посланника. Машина свернула с Нефритового канала, миновала полицейских, чьи штыки поблескивают в конце Посольского спуска, и тут голос, по обыкновению неожиданно и по обыкновению по-французски, произнес: «Так я тебя покидаю… Пришли машину, ладно?» Когда же «бьюик» тяжело, поочередно всеми колесами, перевалил через трамвайное полотно и затормозил около огромного здания в европейском стиле, голос сказал: «Но ведь сегодня танцы! n’est-ce ра».

Читать дальше