Елена Щетинина - Мир Стругацких. Рассвет и Полдень (сборник)

– Сие есть злые чары янки! – назидательно произнес Мерлин.

– Увы, сэр, – возразил я не без злорадства. – Сие есть объективная уголовно-процессуальная реальность, хотя пока и не данная вам в непосредственных ощущениях.

Хома Брут молча осушил стакан водки.

– Так вот, граждане, – продолжал я. – Пока я не обратился в милицию, вы мне немедленно расскажете, зачем я вам понадобился! Нес па?

– О, выпьем за родную милицию! – воодушевился Брут, успевший выхлестать водку уже из моего стакана.

– Начальством грозишься? – осведомилась гражданка Горыныч, похоже нисколечко не испугавшаяся милиции. – Так начальство в курсе, милай… Сам Хрон свет Монадыч свою резолюцию изволили наложить…

– На кого? – спросил я, невольно поеживаясь.

– Да на тебя, бедовая твоя головушка… Неужто мало тебе? Большой Круглой Печати захотел отведать?!

При упоминании Большой Круглой Печати меня передернуло. И хотя в этом неловко признаваться, но с тех пор, как мне довелось стать свидетелем, выражаясь словами Мерлина, ее «необоримой мощи», я навеки расстался с наивным материализмом молодости, уверовав в существование явлений, постижение коих требует уровня подготовки, мне недоступного. Разумеется, Наина Киевна была дамой в высшей степени невежественной и могла усмотреть в обыкновенном разряде статического электричества результат действия весьма могучей, но примитивной административной магии. И все-таки убежденность вредной старухи меня насторожила. В конце концов, Вий один из древнейших магов-администраторов на Земле, и кто знает, какие силы стоят за его загадочной персоной.

Пора было менять такику.

– Да что вы в самом деле, гражданка Горыныч! – с истерической патетикой воззвал я. – Я с вами беседую, как со ста… то бишь давней доброй знакомой, а вы…

И я обиженно смолк. Приходилось тянуть время. Совершенно ясно, что для чего-то я понадобился этим хулиганам, но они почему-то не хотели признаться – для чего именно? Похоже, чтобы добиться от них внятного ответа, их нужно выбить из колеи.

Импровизируя, я недоуменно огляделся, пробормотав:

– А почему я не вижу гражданина Вия? – Мне вовсе не хотелось его видеть, но я попал в точку. Гражданка Горыныч размашисто перекрестилась. Мерлин заметно сник. А Брут, уже не чинясь, опростал бутылку, запрокинув ее над луженой глоткой. Нужно было развивать успех, поэтому я продолжал: – Может быть, уважаемый Хрон Монадович мне все объяснит?

– Я щас сбегаю, – неуверенно пообещал Брут, тщетно пытаясь оторвать тощий зад от табурета.

– Сиди уж, пропойца, – отмахнулась от него Наина Киевна. – Сбегает он…

– А что скажете вы, уважаемый сэр?.. – спросил я у Мерлина, но бывший астролог короля Артура лишь неопределенно повел острым плечом. Его распухший от простуды вислый нос все сильнее клонился долу, а глаза стали как у побитой собаки.

Пауза затянулась. В избушке царила настороженная тишина, которая нарушалась лишь храпом Брута, расплющившего сизую физиономию о столешницу. Я уже решил было, что толку от этой компании не добьешься и пора трансгрессировать обратно в Институт, как хозяйка Изнакурнож нехотя сообщила:

– Машина у нас сломалась, касатик… Та, что пчел к цветам приманивает…

Ага, значит, поломка электронного пчеловода все же не выдумка.

– Давайте, я посмотрю.

Наина Киевна отчетливо щелкнула артритными пальцами. Мерлин кинулся к сундуку, сорвал шаль и притащил до боли знакомый серый металлический ящик с тумблерами и шкалами на передней панели. Я наконец почувствовал себя на своем месте. Материализовав отвертку, тестер и крохотный электрический фонарик, снял заднюю стенку прибора. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять – «пчеловод» непоправимо испорчен. Запах горелой изоляции красноречиво свидетельствовал о варварском обращении с его тончайшими электронными нервами. Для очистки совести я все-таки «прозвонил» цепи тестером, но стрелка на шкале вольтметра не шелохнулась ни разу.

– Кто это сделал? – задал я вполне риторический вопрос. Синяя молния, сорвавшаяся с золотого пера, все еще пылала на сетчатке моих глаз. – Ладно… – продолжал я. – Неважно… Чего вы, собственно, хотели добиться от несчастного прибора?

– Цветок мы хотели найти, касатик, – испуганно-ласково объяснила гражданка Горыныч.

– Какой еще цветок?!

– Папоротниковый… Цветет он в купальскую ночь, аль не слыхал?..

– Какое невежество! – возмутился я. – Папоротники размножаются спорами и в опылении насекомыми не нуждаются!

– Эхе-хе, касатик, – отозвалась хозяйка Изнакурнож снисходительно. – В другие ночи, может, и не цветет, а на купальскую – за милу душу!

– Ну, допустим… – не стал упорствовать я. – В рамках сказочной действительности очень может быть… Но «пчеловод» – то мой помочь вам не мог ни в какой действительности! Не предназначен он для поиска цветов. Это всего лишь блок управления более сложного электронно-оптического устройства поляризации солнечного света, помогающего пчелам отыскивать родной улей. И только!

Развивать тему дальше я не стал, поставил заднюю стенку на место, дематериализовал инструменты и поднялся. Не ночевать же мне в компании отъявленных бездельников и хулиганов. К тому же – невежественных истребителей ценных приборов. Завтра утром вернусь сюда с инструментами и запчастями. А пока – прощевайте, граждане!

Я был уже у двери, как Наина Киевна пробурчала мне вдогонку:

– На пасеке он, родимый… Дожидается…

Оборачиваться и переспрашивать мне не хотелось, но я все-таки обернулся.

Соловецкие хулиганы смотрели на меня. Даже Брут поднял голову и отверз налитые кровью зенки.

– Кто дожидается? – тихо спросил я. – Кого?

Но в ответ я услышал лишь злорадный хохот.

Прежде чем трансгрессировать в общежитие – в Институт в связи с поздним временем меня уже не пустили бы – я решил хотя бы бегло осмотреть оставленную без присмотра сеть оптических датчиков. А вдруг эти невежды и ее искалечили?

Снаружи оказалось совсем темно. Дождь не прекращался. Жаль, неважнецкий из меня маг. Будь на моем месте Амперян, он сотворил бы себе импортный дождевик. Витька Корнеев попросту вышел бы сухим из воды. Жиан Жиакомо вызвал бы локальную погодную аномалию, развеяв тучи над своей головой. А Кристобаль Хунта и вовсе презрел бы столь ничтожные трудности. У вашего же покорного слуги словно врожденный изъян. Материализовать инструменты для работы – сколько угодно, а вот сотворить что-нибудь для услаждения желудка или хотя бы для прикрытия сраму – ни-ни. Поэтому мне оставалось лишь ссутулиться, сунуть руки в карманы заношенных гэдээровских джинсов и направиться к пасеке. Я разглядел знакомую тропинку и углубился по ней в лес, разбрызгивая лужи раскисшими кедами.