Николай Белавин - Найденка

Понемногу все успокоились. Ребятишки поели и разбрелись; дед уж перестал ворчать на бабку; бабка не огрызалась на деда, только Оленка продолжала плакать, качая обмотанную искусанную руку.

Весть о подкидыше тотчас же разнеслась по селу. До полден перебывало у Кащеевых все оставшееся в деревне население. Девочка сидела в самом углу на печи и, как пойманный зверёк, сверкала оттуда на всех глазами. Она была лет около пяти, с большой всклокоченной головой, со спадавшими наперед густыми космами выцветших на солнце волос, из-под которых сверкала с зеленоватым отливом упорно и недружелюбно смотревшие глаза; верхняя губа и нос её сильно припухли, но, несмотря на это, её чумазое донельзя личико было красиво, особенно её зеленоватые глаза. Вскоре девочка, вероятно, продрогнув всю ночь и утомленная утренней сценой, свернулась в углу и заснула. Оленка уже спала на кутнике, в защиту от мух закрывшись подолом сарафана.

Найденка (так после все называли девочку) проснулась от мучительного голода. Было уже довольно поздно. Она приподнялась и осмотрелась. Из чулана (угол за перегородкой впереди печи) доносился мерный стук решета, – это бабка сеяла муку. Оленка сидела у окна на лавке и что-то жевала. «Ест….. лепеску…. Не левет», – чуть слышно прошептала девочка, рассматривая Оленку, и опять прилегла. Но, вероятно, от голода ей не лежалось. Почти тотчас же она опять приподнялась и, выглядывая из-за печной трубы в чулан, начала что-то старательно высматривать. Опершись руками на полено лучины, девочка потянулась вперед, чтобы заглянуть в угол на лавку, где у крестьян обыкновенно хранится хлеб. Вдруг полено под руками опустилось, другой конец приподнялся и, опрокинутый на него жестяной подойник со звоном полетел на пол. Бабка с Оленкой вздрогнули. Оленка даже с лавки спрыгнула.

– Что тебя лешие-то ломают, чтоб те разорвало! – закричала бабка. Затаив дыхание и крепко зажмурив глаза, девочка упала ничком в самый угол и лежала – ни жива, ни мертва.

– Это она, бабка, как? – спросила Оленка.

– А шут ее знает как, прости ты меня, Господи! Только на, грех наводит поганка!.. Возится, ровно леший в поленнице…. Вот как расшибла подойник-от, так я тебе задам! – заключила она и снова принялась сеять муку. А девочка боялась не только пошевелиться, но даже перевести дух, и не успела она оправиться от испуга, как вдруг бабка подошла с квашней к самой печи.

– Где ты тут? Вишь пришипилась; смотри, квашню-то не срони! – сердито приговорила она. Девочка уж не дышала от страха.

Управившись с хлебами, бабка стала накрывать на стол, чтобы, как вернутся с лугов, отужинать и спать. Найденка, затаив дыхание, прислушивалась к каждому движению её. Все существо девочки было проникнуто одной мыслью – достать хлеба: она не ела с прошлого вечера. Когда бабка на несколько минут выходила из избы, девочка с дикой решимостью вскакивала на ноги с намерением спуститься на пол за хлебом, но у неё каждый раз захватывало дыхание от страха. её маленькое сердце разрывалось от злобы на Оленку за то, что она сидела тут и мешала ей.

Пригнали стадо.

– Баба, – корова! – проговорила Оленка.

– Подь пусти, я только вот воды достану, отвечала бабка. Оленка ушла. Бабка достала из печи воды и налила в подойник.

– Ах, поганка, чтоб те издохнуть!.. расшибла дойник-от! Ах, распрострелит те горой!.. Во что теперь доить-то! Ну, дай срок, я те задам! – кипятилась бабка.

Девочка сидела с широко раскрытыми глазами и ждала расправы. Продолжая браниться, бабка налила в водоносное ведро воды и отправилась доить коров. В одно мгновение девочка спустилась на пол, схватила со стола ломоть хлеба, тут же вцепилась в него зубами и также проворно залезла на печь.

Бабка воротилась со двора в сопровождении целой ватаги своих разнокалиберных внучат. В избе поднялся гвалт. Кто канючил хлеба, кто просил пить, некоторые ссорились; бабка бранилась. Процедивши молоко, она обделила ребятишек кусками, и они убрались в сени спать. Оленка тоже ушла.

В самые сумерки, когда уже совсем стемнело, вернулись с лугов и большаки. Когда бабка рассказала историю с Оленкой и про подойник, все были сильно возмущены против девочки. Марья, мать Оленки, несколько раз порывалась на печь для возмездия, и если бы не дед, – быть бы девочке избитой.

Сели ужинать и не успели все из-за стола встать, как в избу стал набираться народ.

Пришел и староста.

– Ну-ка, кажите находку-то, – проговорил он, поздоровавшись с хозяевами.

– Вон, смотри на печи. Забилась, что еж какой! Целый день ни одинова не слазила, – желчно отвечала бабка, разогретая воспоминаниями об утре.

– Что, слышь, Оленку больно укусила?

– Чего – не больно? Разнесло руку-то – страсть смотреть; все утро в истошный голос бесперечь кричала. Ведь как вцепилась-то, родимые! насилу отняла; держит тебе, хоть ты что хошь! Я уж за горло, ну, и… а то бы… Да дойник поганка разбила! уж так жаль… И как ей лукавый помог! Теперь и доить не во что, уж в ведро подоила, – поветствовала бабка раз в десятый. Староста подошел к печке, стараясь в темноте рассмотреть девочку.

– А! вот где она! Иди-ка сюда! Не знай, как звать-то? – обратился он к бабке.

– Не бает, ни единого словечушка не вымолвила, ровно немая, братцы мои.

– Может еще никак и не зовут: на ней и креста-то нет, – злобно вставила Марья.

– А-а? И то, ведь, нет! Батюшки! – вдруг спохватилась бабка, – а мне и не вдомек… Нет, нет!.. пустая шея-то!..

Начались догадки, выводы, заключения. И без того не в пользу девочки настроенный народ, при этом известии, казалось, стал еще недружелюбнее, особенно женщины.

Староста поднялся на первый приступок. «На-ка, я что тебе дам», – проговорил он, опуская руку в пустой карман, чтобы выманить девочку из угла. Девочка прижалась к самой стене и, видимо, приготовилась защищаться. «Эк, ведь дикая какая!» – проговорил староста и, ухватив ее за подол рубашонки, потащил к себе. Девочка завизжала, упираясь ногами в кирпичи и хватаясь за стены. «Нет, брат, шалишь, теперь моя!» – шутил староста, снимая девочку с печи. Он любил детей, может быть потому, что у него их не было.

Вдруг девочка обеими руками вцепилась в его длинную бороду и с визгом начала рвать. Староста закричал от боли. Стоявшие около кинулись ему на выручку. Девочка визжала и металась, как бешеная, стараясь кого-нибудь укусить, но бороды не выпускала. Василий Кащеев стиснул своими огромными руками тоненькие руки девочки, и её пальцы разжались сами собой. Он сорвал ее с рук старосты и почти бросил на пол. Найденка простонала, поднялась с пола и, цепляясь уж только одной рукой, проворно опять залезла на печь.

Все это произошло при глубоком молчании присутствующих. Сцена была очень тяжелая.