Петр Мохирев - Ссыльный край

Про эту историю родители Анны ещё долго боялись рассказывать, и она стала постепенно забываться, но вдруг, где-то в двадцатых годах им из Петербурга пришло большое письмо с многочисленными цветными наклейками. Письмо было от Ирова. Он кланялся Аниным родителям и сердечно благодарил их за то, что они, рискуя своей жизнью, спасли от смерти семью русского революционера, так могут поступить только честные и благородные люди. Он написал, что очень хотел бы встретиться и постарается приехать как-нибудь или хотя бы отправить посылку с гостинцами. Но больше от него так ничего и не приходило, и сам он не приезжал.

Мать Нюрки сейчас уже не боялась рассказывать эту историю и когда вспоминала своё детство, вспоминала и скрывающегося от властей «политика», показывая в качестве подтверждения достоверности информации большой конверт с цветными наклейками. И сейчас, приехавшие из леса люди по конной уральской дороге Нюрке почемуто представлялись тоже «политиками».

Через некоторое время работники экспедиции снова подъехали к Нюркиному дому, но стучать больше в окно не стали, а слезли с коней и один из них вошёл в дом.

– Хозяюшка, нам вот председатель посоветовал к вам обратиться, запас продуктов нам на хранение надо оставить, да и хлеб стряпать на пять человек, раз в три дня забирать будем, если вы согласитесь, то договоримся, оплачивать за это конечно будем.

– Ну почему же не согласиться, коли платитьто будете.

– Тогда давайте знакомиться, я – начальник экспедиции Ефим Иванович.

– А я Анна.

– Да так как-то и неудобно, давайте уж тоже по отчеству.

– Тогда Анна Михайловна.

– Вот и ладно, а хозяин где у вас?

– Да на рыбалке все мужики – кто уехал с самоловами, кто с частиком, кто с сетями. План по вылову рыбы колхозу большой дают, а скоро покос начнётся уже, тогда некогда будет рыбачить, вот и успевают сейчас, уезжают в острова, ничего, сегодня вечером приедет.

– А дочка ваша большеглазая, с косичками, шустрая такая, кстати, как её зовут?

– Нюркой её кличут, она тоже у нас Анна Михайловна, только меня все Анной зовут, а её Нюркой.

Вечером, напарившись в бане и плотно поужинав, Ефим Иванович и хозяин дома Михаил Константинович сидели на самодельной деревянной скамеечке у ворот дома и курили самокрутки.

– Значит, приехали к нам золотишко искать? – Да есть оно здесь, ведь раньше-то, сколько его купцы отсюда в Енисейск вывозили, и всё его добывали здесь, на Осиновке, а у советской власти только сейчас руки дошли до этого золота, вот и снарядили экспедицию.

– Где остановились-то?

– Да прямо на ключе и остановились, там и пробы первые брать будем, твою избушку под склад сделали, не бойся, ничего не повредим, а сами будем в палатке жить. Хлеб нам печь Анна Михайловна будет, раз в десять дней выезжать будем сюда в баню, услуги, конечно, все оплатим, экспедиция финансированием обеспечена полностью. Договорились с хозяйкой, что за охрану нашего склада платить будем по пятнадцати рублей в месяц, да за выпечку хлеба по пять, да ещё за баню маленько приплатим.

– И надолго ли?

– На всё лето приехали, наше дело разведка. Мы ведь только знаем, что золото есть, а сколько, в каких местах, на каких глубинах – вот это и предстоит выяснить. Хорошо-то как у вас тут в деревне, тишина, комаров совсем не много, не то, что в тайге и птички поют почти круглые сутки.

– Вы тут наших баб сегодня перепугали, приняли они вас за бандитов, и чуть было прятаться не побежали. – Оба собеседника громко засмеялись.

Как и обещал начальник экспедиции, его люди выезжали из леса раз в десять дней. Они брились, стирались, парились и мылись в бане, иногда после бани бегали в магазин, выпивали, шумно чтото рассказывали друг другу о случившемся. Особенно разговорчивой была единственная в составе экспе-диции женщина, все её звали Сарой. Не высокая, подвижная, с чёрными кудряшками волос на голо-ве, она исполняла роль завхоза. Сара постоянно заигрывала с Нюркой – то её теребила, то щекота-ла, то взъерошивала волосы на голове, то угощала сгущённым молоком. Ребятишки впервые увидели и узнали, что оказывается молоко и мясо можно хранить и перевозить в консервных банках. Нюрке нравилось слушать интересные разговоры взрос-лых, и она постоянно крутилась возле них, а Сара не раз обращалась к Анне Михайловне.

– Какая девочка у вас большеглазенькая, да хорошенькая, да шустрая, отдайте её нам, мы её приучим к цивилизации и городской жизни, какая из неё видная дама вырастет.

Нюрке сначала страшно было от таких слов, но видя, как женщины после этого жизнерадостно смеются, она тоже стала воспринимать это как добрую шутку. Когда работники экспедиции выезжали из тайги, к Игнатовым приходило много людей, и детей и взрослых. Всем хотелось поглядеть на новых людей, приехавших из такого далёкого Красноярска, послушать, о чём они говорят, что-то поспрашивать, может даже узнать, что они нашли в осиновской тайге. Нюрка сильно привязалась к еврейке Саре и не отходила от неё ни на шаг, когда та выезжала из леса, а дети они чутко улавливают и отличают фальш от искренности. Не приходила только Акулина, она сторонилась приезжих людей и даже когда они выезжали, боялась находиться на ферме одна.

В этом году Осиново пережило сильное наводнение, что для деревни было большой редкостью, так как она стояла довольно высоко. Но в последних числах мая подошла коренная вода и за несколько дней затопила нижнюю улицу деревни, зашла в ограды и дома, повернула вспять течение в Речке. Вместе с водой приплыло много брёвен, деревьев, мусора и самое страшное – больших и маленьких льдин, которые прибывшей водой снимало с берегов. У Игнатовых дом стоял ближе к Речке, его и затопило больше остальных. Жильцы спешно собирали, увязывали и поднимали на чердаки свой скарб, бабушки же молились в закутках перед иконами, прося Богородицу о заступничестве, чтобы плывущими брёвнами и льдинами не разбило их дома. Жильё у всех уцелело, но всё-таки вода принесла с собой немало бед – у кого-то унесло остатки дров, у кого-то затопило сено, у кого-то снесло изгороди, а в дома нанесло много речного ила. Когда вода отступила, на улице и во дворах осталось много грязи, мусора, брёвен. Грязь под действием солнца и тёплого летнего ветра постепенно подсыхала, мусор тоже потихоньку сгребали в кучи и поджигали, а вот до брёвен руки не доходили. Их надо было распиливать на дрова, благо, что принесло к самому дому, хоть вывозить потом из-под угора не надо, но вот ходить они сильно мешали. Так и ходили по ним, где-то для удобства доски сверху накидали, а в основном просто перешагивали.

К работе так внезапно и неожиданно появившейся из леса экспедици в деревне как-то стали привыкать, как новое чрезвычайное событие потрясло всё население и заставило осиновских баб говорить только о нём. У Игнатовых под окном ночевала соседская корова, хозяйка подоит её вечером и выпустит, а она походит, походит возле домов и уляжется на кучу наносной древесной коры между брёвен. Никто и не обращал на неё особого внимания, только бабушка Лиза всё ворчала, глядя на неё, что все путние хозяева на ночь коров закрывают, а эта лежит одна без присмотра, на самом краю деревни, её здесь может и медведь задрать. Её и правда медведь скараулил. Рано утром бабушка возилась в кути, из старших в этот день она была одна дома, как её внимание привлёк шум и возня на улице, потом она услышала страшный предсмертный коровий рёв и всё стихло. Она подбежала к окну и стала сильно колотить кулаком по раме. Ребятишки с испугу проснулись, соскочили с кровати и все уставились на бабушку, которая никогда и ни на кого не ругалась и не повышала голоса, а тут вдруг так громко заругалась, что всем стало страшно. Кто-то из младших даже заплакал, остальные, толкая друг друга локтями и громко шлёпая голыми ступнями по полу, кинулись к окну. На улице хозяйничал огромный медведь, он стоял на задних лапах, передними в охапку прижимал к себе ещё дёргающую ногами соседскую корову и, оставляя за собой кровяной след, по брёвнам уходил в сторону Речки, не обращая абсолютно никакого внимания на бабушкины ругательства. Потом ребятишки снова забрались под одеяло, все вместе наплакались, а на улицу вообще в этот день выходить отказались. Медведь же дотащил свою добычу до угора и сбросил её в Речку, потом перетащил на другую сторону и, отойдя по берегу пару сотен метров, закопал её полностью в береговой ил. Медведи так часто делают, они ждут, когда мясо пролежит несколько дней, потом оно для него делается, очевидно, вкусней.