Евгений Титов - Игра в мечты

– Вам кого? – спросила смелая женщина.

– Кгы, а мне, собственно, Владимира! – не растерялся Станислав, сразу поняв, что это как раз и есть жильцы бородатого продавца торшеров.

– Ах, так вы от Владимира! – обрадовалась женщина, поглядывая то на Стасов торшер, то на очень короткую причёску обладателя торшера. – Проходите, что же вы!

– Мама, кто там? – донёсся молодой женский голос из комнаты.

– Светочка, молодой человек от Владимира пришёл, – сделала паузу и добавила, – с торшером.

– Пусть катится с этим торшером ко всем чертям! Нам от уголовников подарков не нужно. Этот торшер, кстати, уже четвёртый будет.

– Нет, Света, это третий. Один я одолжила Иванцовым. Раисе Павловне темно читать вечерами.

– Мне неинтересно, куда ты деваешь эти торшеры, но ноги´ этого уголовника не будет в нашем доме! Пусть так и передадут ему его дружки! Никакими подарками этот «химик» не вымолит у меня и у Ирочки прощения.

Стас стоял, будто у радиоприёмника или в театре за кулисами. Разыгрывалась, причём не в первый уже раз, видимо, сценка, а он не знал, как поступить: «приёмник» выключить нельзя, а из-за кулис ещё придётся отыскать выход.

Помогла женщина. Она полушёпотом сказала Станиславу, махнув рукой в квартиру: «Проходите на кухню, а торшер давайте мне. Только тише, ради бога. У Светланы давление. Она так страдает!» Не успел Станислав что-либо сказать, как любимый торшер, его свет во тьме, его «изящный жираф», с которым свела навек судьба посредством невидимых нитей всесильного интернет-пространства, уплыл в чужие руки и был установлен в коридоре рядом с вешалкой. Делать было нечего, и Станислав пошёл, куда велели, примиряясь с ситуацией: «Ладно, поживу пока без торшера».

Кухней заправлял синий эмалированный чайник. Он ругался почём зря, вздымал крышку и плевался кипятком через узкий носик.

На маленькой кухоньке кроме плиты уместился молочного цвета допотопный кривой буфет, первенец советской послевоенной морозопромышленности аэродинамический холодильник «Полюс», железная раковина, мусорное ведро под нею, тумбочка с другой стороны плиты и небольшой обеденный столик, покрытый клеёнкой с мелко накрошенными незабудками или лютиками. Короче, синее всё.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – сказала женщина, входя вслед за Станиславом, – будем пить чай! Вы ведь голодны? Как там Володя? Ему осталось чуть больше года, я помню, где-то записывала.

Она подошла к численнику, одиноко повисшему посреди зелёного масляного и выбеленного пространства стены на картонной подложке с тюльпанами про «8 марта – женский день!» Подложка численника была исписана по краям.

– Да, один год и два месяца. А вы с Володей вместе? Вам дольше?. Ну что ж, это уже не тюрьма, ведь и увольнения дают, вы работаете, то есть зарабатываете. Я, конечно, всё понимаю. Света подумала, когда другой парень, тоже Володин товарищ, принёс торшер, что это Володя купил и таким образом желает вернуть Светочкино расположение и Ирочкино тоже. Но товарищ объяснил, что эти торшеры просто выносят по частям с предприятия, где Володина «химия», а потом продают частным образом. Я не против, знаете ли. Я прожила долгую жизнь и знаю, что такое голод и холод, и война, и … власть, извините меня. Вот, посмотрите, на шахте я почти ослепла. При коптилках писала отчёты, вела бухгалтерию.

Она внимательно посмотрела на Стаса своими планетками и сказала:

– Вы таким уставшим выглядите. Вас на выходные отпустили?

– Я… я в командировке, – почему-то сказал Стас и почувствовал, что в словах женщины есть своя правда, он действительно очень устал за этот час под последним зимним снегом этого года.

– В командировке? Но автобусы уже не ходят, как же вы обратно?

– Я на попутке с… товарищем приехал, – припомнил Станислав.

– Я вас напою чаем. Вы замёрзли, верно. Как же вы зимою и в такой лёгкой телогреечке без рукавов? Где ж они?

– Потерял. В автобусе оторвали, – на ходу придумал гость.

– Плохо вас одевают. Вы в общежитии? С Володей вместе? Как он? Худой? Я бы к нему съездила, но ведь Света. Она обязательно узнает. Я тут как меж двух огней. Мне и его жалко, ведь ни за что парень пострадал, за компанию, и её – тоже, она мне дочь, и болеет всё, и болеет. А я с Иришкой.

Женщина отрезала тонкие листики от куска «докторской» колбасы, завёрнутого в серую бумагу, складывала их на чайное блюдце, и Стас понял, что это она ему. И что это он, посланец от неизвестного ему Володи, который сейчас находится «на химии» в городе, где делают эти торшеры, и у Стаса вдруг закружилась голова. Он опёрся плечом на стену, и голова повисла на груди, не в силах удержаться прямо. Стас закрыл глаза. Он ничего не понимал, он только хотел, чтобы это всё скорей закончилось и за ним приехала Ленка с Георгием на малиновой «Тойоте Сиене», и они все вместе поехали…

– Тут совсем рядом, – донеслось до Стаса, – и ходит автобус два раза в день, прямо до места. А вас в будние дни отпускают? Я в выходной никак не могу. Да вы кушайте! Вот чай байховый индийский с голубым слоном. Я крепко заварила, знаю, что вы там очень крепкий пьёте. Мне прошлый Володин товарищ объяснил, это называется чир… чири…

– Чифир, – подсказал Стас.

– Да, – обрадовалась женщина, – так и называется. А у нас соседка в гастрономе продавщицей работает, приносит иногда и чай хороший, и колбасу. А вы знаете, я в выходной никак не могу. Я в выходные с внуком сижу. У меня в прошлом году внук родился. Володей назвали, в честь Ленина. Такой прекрасный бутус! Вот. Только поглядите, какой крепыш!

Женщина протянула Станиславу фотокарточку, лежавшую сверху пачки квитанций, открыток и старых конвертов с письмами в ящике буфета. С карточки на Стаса смотрел выпученными чёрными глазками крохотный малыш месяцев шести, восьми. Глазки так пристально смотрели с фотографии, что Станислав сразу ощутил, что чего-то мальчику не хватает, какого-то небольшого штришка. Стас на секунду призадумался, и его осенило – бороды! Малышу не хватало бороды! Тогда бы он в точности являл собою уменьшенную копию продавца Владимира, только шести месяцев отроду. Голова как-то вдруг затуманилась, и по комнате покатилась… по комнате покатилась… раковина, буфет, чайник, замелькали цветы на клеёнке.

– Вам плохо? Я принесу корвалол, сейчас я вам накапаю, посидите, выпейте чаю. Вы так и ничего не съели. Вот, берите бутерброды. Я принесу капли и соберу Володе крохотную посылку. Вы знаете, он мне хоть зять, но как сын.

– Мама, ты с кем там разговариваешь? – донёсся голос из комнат.

– Света, это радио ведёт репортаж, а я ему противоречу.

– Я скоро, – прошептала женщина. – Кушайте! Берите бутерброды! Я настаиваю!

На тарелочке лежали три лепестка «Докторской» на толсто нарезанном батоне за одиннадцать копеек, «Дорожном». Станиславу стало совсем нехорошо. Он через силу тяжело поднялся, боясь обрушиться на какую-нибудь старую, хрупкую вещь и сломать её невзначай, и прошёл, держась за зелёную стену в коридор. Торшер стоял за вешалкой стройный, и как показалось Стасу, печальный. Станислав хотел уже было открыть тихонько входную дверь, но что-то потянуло его в другую сторону, откуда негромко шептал телевизор голосом серьёзного Тихонова-разведчика и весёлого Броневого-гестаповца. В углу бубнил очередную серию «17-ти мгновений» чёрно-белый «Горизонт» с ручкой-трещалкой для смены программ – первой на вторую и обратно и двенадцатью насечками для неведомых каналов. Боком к нему стоял диван, а на нём сидела белокурая девочка лет пяти и укладывала в детское корытце спать голышика. Вдоль другой стены стояли в ряд два совершенно одинаковых торшера с розово-голубыми головами и пустыми решётчатыми газетницами – подарки Свете и Ире от их мужа и отца Володи…