В. Максимов - С. Михалков. Самый главный великан

…На киностудии обсуждается фильм «Первый учитель». Это первая работа старшего сына, Андрея Кончаловского. На дворе застой.

Михалков-отец поднимается и выступает:

– Яблоко от яблони далеко падает…

Все смеются. Но это не так.

У яблони прекрасные корни и редкие плоды. Я говорю о родителях и детях. Просто отцу и детям досталось разное время.

– Как ваши дети? – спрашиваю я сегодня, из периода смутного времени.

– Ты «Ургу» смотрела?

– Смотрела.

– А «Ближний круг» смотрела?

– Смотрела.

– Ну так что ты спрашиваешь? Мои дети известны всем на свете…

Однажды я заметила:

– У вас в семье у всех большие рты. От кого они достались, от Михалковых или от Суриковых?

– Уд-добнее «ура» кричать, – мрачно заметил Михалков.

Этот разговор происходил в семидесятых годах. Сергей Владимирович не скрывал цинизма. Цинизм в те времена – единственное прибежище умного человека.

Мне возразят: «А Солженицын?»

Но Солженицын – один. Один на миллионы интеллигенции. И почему надо требовать от Михалкова чужой судьбы…

Недавно я прочитала в журнале «Огонек», что Михалков зажимал детскую литературу…

В детской литературе я не работала, не знаю. Но я знаю Михалкова.

Не только «Огонек», сейчас и телевидение себе позволяет. Недавно я включила какую-то программу и увидела знакомого драматурга. Есть люди – ручьи, люди – полянки, люди – моря. А это – человек-помойка. Чего только там нет: и картофельные очистки, и серебряные ниточки от елки, и внутренности рыбы.

Я не знала, о чем он говорит, но почему-то догадалась: «Сейчас денег попросит»…

Так и оказалось. Он поругал Михалкова, и попросил денег, и продиктовал счет.

Так раньше нищие ходили по вагонам, пели песню и подставляли кепку.

Сейчас стало модной песней кидать грязь в прежних сильных мира сего. А где вы раньше были, обличители, когда было

НЕЛЬЗЯ?

Боялись? Ну почему же? Ведь вы такие храбрые.

Пишут частичную правду. А значит – ложь. И хочется сказать словами Михалкова: «А врать нехорошо…»

Однажды мне было пятьдесят лет. И опять что-то понадобилось. Кирпич для гаража. А кирпич – дефицит. Страна не дает. Не положено. У меня уже восемь книг, четырнадцать фильмов. А все равно не положено. К кому обратиться? И я по привычке звоню Михалкову. Он в больнице. После операции. Голос слабый. Я слышу этот голос, и у меня сердце обрывается, язык не поворачивается.

– Ну г-говори, чего надо, – догадывается Михалков.

– Кирпич…

– К-кому звонить?

Я называю телефон и имя начальника.

Нашему знакомству почти четверть века. Сергею Владимировичу – восемьдесят. За это время изменился политический строй. В ионосфере образовались озоновые дыры. Выросло новое поколение. А я иду за защитой к тому же Михалкову…

Страна разваливается на глазах и превращается в большую груду кирпичей.

Что хочешь, то и строй.

Сергей Владимирович Михалков был одним из самых ярких людей, с которыми меня свела жизнь.

Во время работы над очередным сценарием мы встретились в Ленинграде. Он пригласил меня пообедать вместе в ресторане гостиницы «Астория». Мы вошли в этот огромный зал под куполом, но никто не спешил нас обслуживать. У входа похрапывал толстый человек в смокинге. Официанты бегали мимо с подносами, не обращая на нас никакого внимания. На столиках таблички с надписью «Зарезервировано».

Так мы и стояли посреди зала. И вот, когда пятый или шестой сотрудник общепита отмахнулся от нас, как от надоедливых мух, Сергей Владимирович набрал в грудь воздуха и истошным голосом закричал на весь ресторан:

– М-м-ме-трдоте-е-е-е-ль!!!

Присутствующие остолбенели. У едоков из рук попадали ложки, ножи и вилки. А, толстяк, спавший у двери, вскочил и понесся к нам, как бешеный хряк. Возле Михалкова он притормозил на своих копытцах и угрожающе захрюкал:

– Что случилось? Кто кричал?

Я ожидал, что возмущенный Михалков сейчас наорет на него.

Но, Сергей Владимирович посмотрел на толстяка с высоты своего почти двухметрового роста и тихо спросил:

– М-м-м-етрдотель? Вы п-п-очему не встретили п-п-о-се-тителей у двери?

То есть, не спустил на него всех собак, а просто и спокойно указал на неисполнение сотрудником ресторана своих должностных обязанностей.

Метр мгновенно пришел в себя, поднял глаза, увидел значок депутата Верховного совета СССР, звезду Героя социалистического труда и тоже окаменел. А когда до него дошло, что передним стоит главный редактор сатирического киножурнала «Фитиль», то он вообще будто стал еще ниже ростом и залепетал:

– Простите, простите, совсем замотался…

– Я з-заметил… – ответил ему с усмешкой Михалков.

Метрдотель засуетился. Нас усадили за специальный столик

на подиуме для почетных гостей. Официанты, выстроившись гуськом, принялись нас обслуживать, уставили весь стол деликатесами.

В конце обеда Сергей Владимирович поманил пальцем метрдотеля:

– С-сколько с нас?

– Одиннадцать рублей, двенадцать копеечек. Вот счет, – услужливо ответил тот.

– В-вы уверены? – спросил Михалков с некоторым сомнением, ознакомившись с калькуляцией.

– Абсолютно! – последовал ответ.

Михалков достал бумажник, протянул ему одиннадцать рублей и обратился ко мне.

– С-саша! У т-тебя м-мелочи при с-себе нет?

Я порылся в карманах:

– Вот восемьдесят с чем-то копеек… Дать на чай?

Но Михалков меня остановил:

– Д-дай д-двенадцать. Он н-на чай н-не заработал!

Общение с Михалковым всегда было занятным. Иногда неожиданным. С детства я знал его смешные сатирические басни. Некоторые помнил наизусть – про «Зайца во хмелю» или про то, что «есть у нас еще семейки, где с умилением глядят на заграничные наклейки…» И вот меня знакомят с ним, представляют как с режиссера будущего фильма по его сценарию (это был мой дебют в игровом кино – «Вид на жительство»). В просмотровом зале «Мосфильма» он посмотрел мою дипломную работу и, судя по всему, остался доволен, проникся. Одобрительно покачал головой и доверительно сказал почему-то:

– Я в-вчера т-только из Лондона прилетел. П-пиджак там новый купил. Т-твидовый. П-прямо в «Харродсе» брал…

И, как ребенок хвастается новой игрушкой, показывает мне лейбл самого роскошного английского магазина.

Сергей Владимирович был для меня не только соавтором, (а я снял три фильма по его сценариям и написал два сценария в соавторстве), но и учителем жизни. Больше всего меня в нем поражало какое-то невообразимое сочетание почти детской наивности и мудрости.