Александр Секацкий - Миссия пролетариата

Итак, если уж во времена Маха и Оствальда материя с ее атомистическим строением и «разноуровневыми» законами выглядела устаревшей, то естествознание после Эйнштейна, Бора и Гейзенберга как будто и вовсе не нуждается в материи.

Что ж, с этого и начнем. Похоже, именно благодаря квантовой механике и теории суперструн естествознание наконец доросло до понимания материи. Окончательно отброшены вульгарные, если не сказать клеветнические интерпретации материализма, в том числе концепция атомистики, сформировавшаяся еще в античности и продержавшаяся до диаматовских учебников. Вместе с ней отброшено предстваление о материальности как о способе складывать тела из кубиков на манер детского конструктора. В таком понимании материализм всегда напоминал собирание праха, колоритно описанное в книгах Пророков, когда мертвые кости срастаются, «кость с костью своею», после чего остается лишь вдохнуть в них дух – только и всего! При таком представлении вывод о первичности материи действительно требовал немалой эквилибристики для своего доказательства.

Но материя – это не субстрат и не вещество. Это не то, что можно пнуть и обо что споткнуться (см. Приложение), хотя в качестве частного случая, поскольку материей выступает всякий предмет труда, ею является и это. Кант был уже ближе к истине, определив материю как постоянное в явлениях, правда, сами явления для него суть только вещи для нас, то есть некий способ данности возможного иного. Но все же материя выделена как постоянное, как некая стихия, в которую все прочее погружено как в константность, в закрепитель, а лучше сказать, в «осуществитель». То есть сама чистая материя (hyle) как раз не является арматурой, но все погруженное в нее обретает константность вплоть до предмета схватывания. Отметим: для того чтобы быть постоянным, пусть даже в явлениях, не обязательно быть веществом или субстратом, достаточно осуществленности, закрепления в существовании, что, в общем виде, относится, скорее, ко времени. Затем, во-вторых, подобная константность относится к пространству, пространство и есть главное постоянство, обычная размерность материи, ответственная за вместимость и локализацию. И лишь в-третьих речь идет о предметах и предметности – здесь материя воистину прочна, поскольку для постоянного в явлениях требуется то, что Шеллинг назвал отпадением продуктов от продуктивности [103], а Гегель – соотношением с самим собой [104], первичной рефлексией самого сущего. Материя содержательна, и момент ее саморазличения было принято называть самодвижением.

Уже внутри этого саморазличения можно выделить тело или объект, при этом материя не распадается на тела и не «складывается» из них, скорее, в телах материя достигает наивысшего постоянства. Резюмируя современное, конечно же, все еще промежуточное состояние естествознания и особенно принимая во внимание квантовую механику, скажем следующее: субстратные группировки, которые здравым смыслом всегда принимались за образец непроницаемости, инерционности, суть и в самом деле лишь явления, в том смысле, что они образуют мир как он есть «на расстоянии вытянутой руки». Составные части таких группировок находятся в процессе непрерывного метаболизма, как раз то «твердое», что по мнению здравого смысла твердит все остальное, и является текучим: клетки организма, молекулы, атомы в узлах кристаллической решетки, субатомные частицы в атоме, все они обновляются, меняются: неизменной, устойчивой (хотя и до поры до времени) остается только сумма мест – она, стало быть, больше заслуживает имени материя, чем приписанные к ней частицы. Так вот, действительно внимательное рассмотрение позволяет констатировать, что тело это прежде всего повторение, а материя есть «повторяющееся вообще». Теория суперструн впервые трактует частицы как моды (частотности) наиболее устойчивых колебаний. Это даже нетрудно себе и представить, имея в виду некий вселенский оркестр, где есть солисты, есть изредка вступающие инструменты, а вот партию частиц или твердых тел исполняет бесчисленная непрерывно звучащая массовка. Массовка, а стало быть, и массовость – вот хорошее определение материи, его следует запомнить и иметь в виду, поскольку оно является равнопригодным и для понимания материи в космологическом измерении, и для материалистического понимания истории. Массовость, повторяемость и устойчивость (постоянство в явлениях) – вот гораздо более точные и эвристически полезные атрибуты, чем непроницаемость и твердость, поскольку они исключают привязку наглядного представления к субстрату и субстратности. Твердость материи есть результат затверживания, идет ли речь о материи духовного производства или о материи универсума, затверженной до состояния твердого тела. То есть понятие материи остается понятием всех уровней, тогда как его отдельные манифестации вроде вещества, поля, предмета труда и вообще предмета (объекта) могут быть представлены только на отдельных уровнях. Поэтому материя как понятие есть неизменная теоретическая составляющая тотального праксиса, а материализм – универсальная философская ориентация, так или иначе противостоящая нематериализму. О сути такого противостояния необходимо сказать особо, но прежде следует завершить тему «Космология и материя» в ракурсе теоретического естествознания.

Итак, колеблющиеся суперструны, которые «заколебали» случайный узор, а именно доставшийся нам набор констант вплоть до субстратного, «твердого» состояния, – не они ли «сбили» материю, как бог Брахма, пахтавший первичный Океанос мутовкой Меру? В логике ветвящихся миров Эверетта – Дойча универсум предстает как один из миров, выделенный из мультиверсума благодаря тому, что тавтология совершает свою работу (онтологическую, а не логическую), настаивая на экземплярности, закрепляя проект, изъятый или избранный из среды неограниченной проективности. Собственно, все это понимал уже Гегель, конструируя устойчивость наличного бытия через соотношение с самим собой, которое само соотносится и с самим собой, и с первым соотношением. Повторение и повторяемость как среда повторения – вот что присуще материи отнюдь не привходящим образом. Все это общие, именно философские положения тотального праксиса, которые могут быть детализированы лишь в рамках обособленной теории. А каждая такая теория в свою очередь легко может потерять причастность к целому – что ж, ее поправит другая теория, именно так и осуществляется причастность к совокупной практике. Опыт естествознания от лапласовского детерминизма, который застал Маркс, до квантовой механики и космологии ветвящихся миров это полностью подтверждает. Свое место для материи и материализма есть в каждом изменении практики, и материалистическое начало всегда будет характеризоваться повторяемостью, воспроизводимостью, массовостью. И добавим характеристику, еще подлежащую последующему пояснению – аутопоэзисом. Благодаря этим проявлениям мы всегда узнаем материальное начало, будет ли оно выражено в производстве товаров, услуг, в производстве действительной жизни или природы, где оно явлено как генезис в противоположность поэзису.