Евгений Поляков - No problem

– Да их когда положили-то? Еще на прошлой неделе, а «скачки» только сейчас запретить решили. Нестыковочка получается. А я уже двух «морковок» местных на эти пригласил.

– Это что, тех что ли, с которыми я тебя у «Минска» видел?

– Ага. Нормально склеились. Не выпендрежные, не то, что наши. Наших-то «красавиц» принимали, блин, из расчета один к шести, вот они и гонору в шесть раз больше, чем надо, набрали. На «скачках» подойдешь к ним, пригласишь потанцевать, а они, понимаешь, морду воротят. «Не хочу», видите ли. А местные, хоть и москвички, попроще будут. Я их через окно в переходе в учебный корпус проведу.

– Только зря все это. Скачек-то, похоже, не будет.

– Тогда делать надо что-то. Не оставлять же так.

– А что ты тут сделаешь?

И все-таки, что делать горячие и светлые головы «детишек» из нашего физико-математического интерната, нашли быстро. Ничего лучше не придумали, как устроить голодовку. Инициатива, особенно дурная, в замкнутом коллективе распространяется быстро. На первый же завтрак в тот день пришло где-то с треть учащихся. Второй завтрак посетили уже исключительно отдельные уникумы (сейчас таких «ботанами» кличут), плюс ряд «ежиков», из классов Е и Ж которые. Они только один год учились, и к моменту событий еще не все ходы-выходы знали, да и попервоначалу побаивались последствий.

Мероприятие набирало ход. К обеду только единицы в столовую пробрались. Кто не понял – тому объяснили. Тут уж пришла пора взрослым заволноваться. Как это так? Молодые, растущие организмы, а калории отказываются потреблять. В чем дело-то? Причину быстро выяснили. Не иначе как стуканул кто-то, а может, просто донес «законные» требования учащихся до вышестоящих инстанций. Инстанции подсуетились, быстренько комсомольские собрания провели. Довели до нашего сведения, что у болезни Боткина (в простонародье именуемой «желтуха») инкубационный период может больше месяца длиться. И, что самое главное, голодовка это совсем не наш путь в эпоху развитого социализма. Не знаю, что уж там взыграло (обращение к нашей комсомольской совести или просто банальная потребность в жирах, белках и углеводах), но голодовка действительно пошла на убыль. Но история на этом не закончилась.

Тускловато желтое дежурное освещение едва-едва разгоняет мрак. Из раскрытой в душевую двери периодически слышно, как капли звонко падают на кафельный пол то ли из крана, то ли с потолка. Вся вентиляционная решетка, находящаяся практически под потолком, утыкана бычками от всевозможных сигарет, даже и папиросы встречаются. Так и не скажешь, что это девичья душевая. Хотя нет, на некоторых окурках есть характерные следы помады (а мальчики в наше время ею еще не пользовались). Из чуть приоткрытого маленького окошка, размером с форточку, ощутимо сквозило. В это отверстие был выброшен провод, используемый нами в качестве антенны к самодельному радиоприемнику. Иначе в этом подвале хрен чего поймаешь. И что же мы ловили? Знамо что – вражий голос или «глоток свободы», как кому нравится. А женская душевая была выбрана по причине того, что дежурные воспитатели, по большей части мужчины, при обходе после отбоя в нее не заглядывали.

– Ну, скоро ты там? Давай уже настраивайся. Сейчас новости пойдут. Опять пропустим.

– А я что? Не пытаюсь что ли? Как раз и ловлюволну эту чертову, только вот уходит она, или наши глушат.

Из треска и хрипов радиоэфира периодически вылетали обрывки музыки, морзянки и голосов, преимущественно на чуждых наречиях, а нужной передачи все так и не нащупывалось. Поэтому палец Сереги упорно микроскопическими движениями подкручивал колесико потенциометра, хотя, похоже, все зря. По времени буржуйские новости уже должны были закончиться.

– Ладно уж, пойдем спать. Нечего тут ловить. Вряд ли Лукаш соврал, что «Свобода» про наш интернат сообщила.

– Да он говорил, что ни номер, ни какой это интернат не сообщали. Вроде: «В одной из московских спецшкол-интернатов дети, возмущенные произволом администрации, устроили голодовку». А сколько в Москве таких спецшкол? Вон прямо напротив нас даунский интернат стоит. Может его Би-Би-Сишкники в виду имели.

– Ага, будут дауны голодовку устраивать. Как же. Им ума на это не хватит. Они только сиськи свои голые в окошко казать могут, когда мы футбол под их окнами играем. Пошли уже, спать очень охота.

Наш или не наш интернат имели в виду западные журналисты, теперь это уже вряд ли узнаешь. А вот то, что компетентные органы у нас тогда не дремали – это факт. Хотя для всех было б лучше, если в тот момент они покемарили. А так… судьба директора была предрешена. Не помог даже безупречный послужной список и множество благодарностей. Директора сняли, не удивлюсь, если с «волчьим» билетом. А скольким из нас он много чего хорошего сделал. До сих пор его добрым словом вспоминаю. А мы ему вот так отплатили. Собирались наши потом даже письмо в РОНО про директора писать, что б вернули его. Даже кто-то с листком для подписей бегал. Но, похоже, это все так и осталось в разряде «благих намерений». Директор на свой пост к нам больше не вернулся.

Я дошколенок, сижу в песочнице, причем отчетливо помню, что это не наш двор. Наверно, бабушке надо было куда-то по своим делам, а меня не с кем оставить. Вот и прихватила она внучка, а на обратном пути я, скорее всего, устав, закапризничал, увидев большое скопление играющих детей.

Бабушке ничего не оставалось, как присесть на лавочку для великовозрастных надзирателей, а я присоединился к песочной братии новых друзей.

Компания была большая и веселая. И очень мне среди них одна девочка понравилась, где-то моего же возраста или, может, даже помладше. Сейчас уже, конечно, ни черт ее, ни облика не помню, были ли у неё косички или бант, беленькая она была или темненькая? Сохранилось только общее впечатление чего-то очень светлого, солнечного и теплого. И так мне хотелось на эту девочку впечатление произвести? Но как? Песком что ли или камушком бросить? Но до этого вроде не дошло, хотя не знаю, лучше ли получилось?

Кроме нас, сопливых малявок, в песочнице еще играли и детишки постарше, уже тронутые тленом образования, как классического, так и дворового. И вот от этих перво-, или, может, второклашек, я услышал новое слово: «проститутка». Слово-то услышал, а значения не знаю. Кого спросить? Школьничков? Да они с такой мелюзгой даже общаться не будут. Побежал к бабушке и выпалил: «Бабуля, а что такое проститутка?» Бабушка на пару секунд стушевалась, а потом, собравшись с мыслями, ответила: «Это очень плохое слово. Вот, если парень очень хочет обидеть девушку, с которой гуляет, то он может ей такое сказать, но лучше это слово никому не говорить». Выкрутилась-таки моя любимая бабулечка.