Федор Булгаков - Второй брак Наполеона I

«Осенью, после свадьбы императора, – свидетельствует генеральша Дюран, – двор некоторое время проводил в Фонтенебло. Повсюду топили, исключая покоев императрицы. Привыкнув к печам, она уверяла, что камин ее беспокоит. Однажды император приехал в ней на несколько дней. Выходя, он жаловался на холод и приказал дежурной фрейлине велеть затопить. Когда император уехал, императрица запретила топить. Дежурной фрейлиной была в тот день m-lle Рабюссон, молодая особа, только что вышедшая из Эвуана, очень откровенная и прямая. Император вернулся два часа спустя и спросил, почему не исполнили его приказания.

– Ваше Величество, – отвечала фрейлина: – императрица не желает, чтобы топили. Она у себя, и я обязана ей повиноваться.

Император очень смеялся над этим ответом и, вернувшись в себе, сказал находившемуся у него маршалу Дюроку:

– Знаете ли, что мне сказали у императрицы? Что я там не у себя и что мне там не затопят камина.

Ответ этот забавлял двор в течение нескольких дней».

Конечно, можно бы допустить, что все эти любезности не что иное, как придворные сплетни, но они подтверждаются другими фактами, аналогичными по своему характеру, которые свидетельствуют о многократных случаях проявления нерешительности и слабой воли Наполеона в его семейной жизни.

Мария-Луиза не без основания могла сказать австрийскому посланнику: «я не боюсь Наполеона, но я начинаю думать, что он боится меня».

Просто поразительно, как император некоторым образом унижался до того, что обратился раз с просьбой к иностранцу, чтобы тот сделал Марии-Луизе замечание на счет её поведения. Предоставим князю Меттерниху рассказать об этом любопытном инциденте.

«Летом 1810 года Наполеон, вставши с постели, как-то задержал меня в Сен-Клу. Когда мы остались одни, он сказал мне довольно смущенным тоном, что я могу оказать ему услугу.

Дело касается императрицы, она молода, неопытна и не знает еще нравов этой страны, ни характера французов.

Я приставил в ней княгиню Монтебелло. Это именно то, что ей требуется, но княгиня поступает иногда легкомысленно. Вчера, например, гуляя с императрицей по парку, она представила ей одного из своих кузенов. Императрица разговаривала с ним и была в данном случае не права. Если она допустит, чтобы ей представляли молодых людей, разных дальних кузенов, она скоро сделается добычей интриганов. Во Франции у всякого всегда найдется просьба о какой-нибудь милости. Императрица попадет в осадное положение, а, между тем, не располагая возможностью удовлетворять просьбы, она будет подвергаться тысяче неприятностей.

Я сказал Наполеону, что разделяю его взгляд на это дело, только не понимаю хорошенько мотива, побудившего его сделать мне это дружеское сообщение.

– Дело в том, – ответил мне Наполеон, – что я желал бы, чтобы вы поговорили по этому поводу с императрицей.

Я выразил ему свое удивление, почему он не хочет сделать это сам.

– Совет этот, – сказал я ему, – прекрасен, разумен, и императрица обладает слишком прямым умом, чтобы не оценить его.

– Я предпочитаю, – перебил он меня, – чтобы вы взяли на себя это поручение. Императрица молода и может подумать, что это мои причуды, как мужа. Вы же министр её отца и друг её детства: ваши слова произведут на нее сильнейшее впечатление, чем то, что я бы мог ей сказать».

Тот же характер носят на себе несколько строк, написанных рукой Наполеона; в них точно также обнаруживается тревожная осторожность, какою окружал он особу императрицы. Строки эти адресованы к начальнику главной полиции:

«Бюллетень „Gazette de France“ переполнен сегодня смешными подробностями на счет императрицы. Дайте хороший нагоняй автору этой статьи. Он говорит о чижике, о маленькой собачке, изобретенных немецкой глупостью и перенесенных во Францию. Редакторы наших газет порядочное дурачье».

Невозможно описать радость Наполеона, когда три месяца спустя после свадьбы, императрица почувствовала первые симптомы беременности. Счастье это достигло своего апогея, когда она разрешилась сыном.

Какой дивный сон! Воспитанник военной школы, голодавший артиллерист теперь становился основателен династии, призванной управлять обширнейшей империей в Европе, и наследник его оказывался внуком монарха.

Не могли он считать себя избранником Божиим, он, который после столь удивительной карьеры, видел себя предметом этого Божественного промысла.

Во время родов, которые были весьма тяжкими, счастье как будто вздумало оспаривать у Наполеона это несравненное его благополучие. Когда акушер Дюбуа пришел доложить, что ребенка можно спасти лишь ценою жизни матери, – в этот трогательный момент предстала жестокая альтернатива. Если бы император был таким человеком, каким его выставляли, – эгоистом, приносящим в жертву все, ради своих личных интересов, он преимущественно просил бы спасти жизнь ребенка. Разве не ребенок был единственной целью его брака с Марией-Луизой?

Наполеон не задумался ни на одну минуту и крикнул: «Думайте исключительно о матери». Сердце супруга подавило голос императора. Пускай гибнут грандиозные мечты потомства, предвкушавшийся родительские радости, бессмертие его дела! Прежде всего хотел он сохранить жену свою, простую, добрую жену, данную ему политикой, но которую законная и горячая любовь его хотела сберечь.

Пришлось прибегнуть к щипцам. Всего несколько мгновений мог выдержать император мучительное томление при виде этой ужасной операции, длившейся двадцать минут. Он выпустил руку императрицы, которую держал в своих руках, и удалился в свою уборную, бледный, как смерть.

Наконец, 20 марта 1811 года, в 8 часов утра, родился ребенок. Как только императору дали знать о том, он бросился в своей жене и сжал ее в своих объятиях. В течение семи минут ребенок не подавал признака жизни. Наполеон поглядел на него, счел его мертвым, не произнес ни слова и все свое внимание сосредоточил на императрице. Наконец, ребенок закричал, тогда император подошел и обнял своего сына.

В Тюльерийском саду толпа с беспокойством ожидала разрешения императрицы. Двадцать один пушечный выстрел должен был возвестить о рождении дочери и сто выстрелов – о рождении сына. При двадцать втором выстреле безумная радость овладела народом. Наполеон, стоя за гардинами у одного из окон императрицы, наслаждался при виде общего восторга и казался глубоко растроганным: крупные слезы катились по его щекам, а он не замечал их. Под этим впечатлением он вторично подошел и поцеловал своего сына.

С той поры Наполеону не суждено было более переживать слез радости, ибо счастье улыбнулось ему тут в последний раз.

Со времени рождения его сына стала собираться гроза, которая унесла императора за океан, одиноким, без жены, без ребенка, лишенного власти и свободы!