Федор Булгаков - Второй брак Наполеона I

После легендарного прощанья с своей гвардией, он писал императрице:

«Добрый друг, я еду и буду ночевать в Бриаре. Двинусь далее завтра утром и остановлюсь лишь в Saint-Tropez… Надеюсь, что твое здоровье в порядке и ты будешь в состоянии догнать меня…

„Прощай, дорогая Луиза. Ты всегда можешь рассчитывать на мужество, спокойствие и дружбу твоего супруга“.

Находясь на острове Эльбе, он тревожился в виду молчания Марии-Луизы, далекий от подозрений насчет измены своей жены. Он предполагал, что она арестована и всеми средствами старался добиться с ней переписки. Он посылал письмо за письмом, отправлял нарочных.

„Полковник Лещинский, – пишет он 9 августа генералу Бертрану, – отправляется сегодня в два часа в Ливорно, откуда поедет в Э., для передачи от меня письма императрице. Напишите Меневалю, что я жду императрицу в конце августа, что я желаю, чтобы она привезла сюда моего сына, и что удивляюсь, почему не получаю от неё никаких известий. Это происходит оттого, что письма её задерживаются. Напишите, что к странному мероприятию прибегают, по всей вероятности, по распоряжению, какого-нибудь второстепенного министра, не может же оно исходить от её отца. Во всяком случае, никто не в праве распоряжаться императрицей и её сыном“.

Все было пущено в ход со стороны Наполеона, чтобы иметь известие от жены. Измученная душа его не могла успокоиться. Воображение измышляло всевозможные средства. Когда ему казалось, что он нашел нового разведчика, с большими шансами на успех, тогда наставления его походили на наставления любовника, занятого тем, как бы обмануть самый бдительный надзор:

„Велите дать месячный отпуск капитану Гюро, жена которого находится при императрице. Он отправится сегодня вечером на бриге. Призовите его и дайте ему инструкции, чтобы он поехал в Э. и затем повсюду, где только будет императрица. Пускай так устроится, чтобы его не задержали. Необходимо, чтобы он попал в Э. и жил у своей жены или у Меневаля, и чтобы никто ничего не подозревал о том. Он заранее должен запастись инструкциями, какого рода наблюдение от него потребуется…“

Напротив, мизерные усилия, делавшиеся Марией-Луизой для ведения корреспонденции со своим мужем в первые дни их разлуки, не отличались особой энергией. Она не попробовала даже возразить против мнения своего отца, императора австрийского. Кстати прибавить, чтобы сделать более понятным её равнодушие, что с 17 июля 1814 года стало сказываться на ней влияние графа Нейпперга.

В октябре, не зная более, к кому обратиться за известиями, Наполеон написал великому герцогу Тосканскому, дяде императрицы:

…. Прошу ваше королевское высочество известить меня, позволите ли вы мне каждую неделю посылать к вам письма для передачи императрице, а также прошу вас прислать мне в ответ известия о ней и письма m-me Монтескье, воспитательницы моего сына. Льщу себя надеждой, что, несмотря на события, которые изменили отношения стольких лиц ко мне, ваше королевское высочество сохраняет ко мне некоторую дружбу… Если вы пожелаете дать мне в том удостоверение, вы принесете мне тем значительное облегчение…»

Каков контраст! Испытать упоение славой и всемогуществом, в течение десяти лет быть осыпаемым заискивающими любезностями королей и восторгом народов и затем нищенски вымаливать доказательства симпатии со стороны маленького принца, и не ради чего иного, как только из-за того, чтобы вернуть жену свою к себе!

Когда Наполеон покинул остров Эльбу, возможно допустит, что в жажде его снова овладеть троном в душе его примешивалась и страстная надежда вернуть любовь своей жены и ласки своего ребенка. Едва успел он прибыть в Париж, как уже писал австрийскому императору:

«…Мне слишком хорошо известны принципы вашего величества, мне известно, как высоко ставите вы ваши семейные привязанности, чтобы не верить, что каковы бы, во всяком случае, ни были дальнейшие намерения вашего кабинета и вашей политики, – вы поспешите содействовать ускорению минуты соединения жены с её мужем и сына с его отцом…».

Австрийскому императору не пришлось производить никакого давления на свою дочь для возбуждения в ней презрения к своим обязанностям супруги и матери: она преспокойно проживала в позорной связи.

Были попытки объяснить недостойное поведение Марии-Луизы слабостью её характера. Но слабохарактерность способна еще внушить сострадание, циничность же в чувствах не может рассчитывать ни на какое снисхождение.

Заговорило ли в ней сердце, когда супруг её окончательно был сломлен этой гигантской борьбой, ценой которой являлись империя, его жена и сын? Почувствовала ли она хотя проблеск сострадания к отцу своего ребенка? Вот в каких выражениях в одном интимном письме говорила она об успехе и походе союзников против Франции:

«…Генерал Нейпперг не подавал признака жизни в течение восемнадцати дней, так что мне известны лишь подробности из бюллетеня, но я радуюсь со всеми добрым вестям, которые в нем приведены…».

Таким образом, в виду событий, среди которых разыгрывалась судьба той страны, в которой она занимала пост императрицы, где решались судьбы её мужа и сына, Мария-Луиза цинично смешала себя «со всеми». Потомство, отмщающее за нарушение обыденных законов чести и верности, по всей вероятности, также точно отведет место этой печальной императрице в ряду несчастных, к позору адюльтера примешивающих низость сердца и подлость характера.

На острове Св. Елены Наполеон оплакивал отсутствие своего сына и гнусную измену той, которую он так сильно любил.

Наполеон во все моменты, как на вершине славы, так и в омуте упадка, всегда сохранял в себе высокое супружеское чувство, жившее в нем с юных лет. У него было две жены: он окружил их одинаковой привязанностью. С любовной, неусыпной заботливостью старался он сделать их счастливыми и, тем не менее, обе были ему неверны, с тою только разницей, что Жозефина наставила ему рога весьма скоро, а Мариа-Луиза изменила ему лишь после многих лет супружества.

Во время обоих этих несчастных браков, как водится, густая завеса покрывала глаза императора. При виде явно подтвердившихся подозрений, он упорно продолжал еще сомневаться, пока доказательства не исчерпывались до дна. По отношению в Жозефине, долгое время признаки её неверности приписывал он её легкомыслию. Что же касается Марии-Луизы, то скорее он готов был поверить, что она арестована, что она жертва козней, нежели допустить её измену.

Как в том, так и в другом браке стремился он создать образцовый, мирный семейный очаг, который регулировался самыми заурядными обычаями.

Тот, кто могущественнейшим монархам с страшной гордостью бросал перчатку в лицо, по самому ничтожному поводу, – почти что поступаясь собственным достоинством, шел на всевозможные компромиссы, только бы избежать малейших семейных неприятностей.