Семен Васюков - В степях Северного Кавказа

На небольшой станции Незлобная мы увидели целые горы прошлогоднего, не вывезенного еще зерна. Боже!.. сколько хлеба! Хотя бы раз, одним глазом, взглянуть на такое богатство нашему центральной полосы земледельцу. Я насчитал пять сараев по 200 сажен длины и сажен 20 ширины, сплошь заваленных мешками с зерном; кроме этих сараев, идут бараки с зерном, мукой и шерстью. К баракам во время дождей подступает вода, не говоря о том, что хлеб мокнет от дождей, ибо многие мешки ничем не прикрыты.

Вот по истине богатство, грандиозное и обыкновенное, о сохранении которого не особенно заботятся. – Сколько тут пудов?

– Миллионы, – отвечали мне. И везут, еще везут, а складывать негде!

– Что же не отправляют? Ведь часть хлеба несомненно сгниет?

– Вагонов нет. Не знаем, что будут делать, когда новое зерно двинется, – отвечали мне.

А мы говорим о бедности России, о неурожаях, когда ставропольские и кубанские степи могут прокормить чуть не всю Россию, да еще с остатком!..

Когда подавали лошадей, я бросил взгляд на маленькую станцию Незлобную. Хлебных сараев не было видно, они прятались в низине (не правда ли умно?), а вокруг станции – множество всевозможного ранга построек, среди которых немалое число трактиров и других веселых заведений.

– Что это – станица?

– Нет, станица четыре версты от станции, а это так – трактиры, постоялые дворы, хаты!..

– Людей, живущих «при хлебе»?

– Да, именно этаких людей….

Наш путь был в городу Георгиевску, расположенному от станции в пяти верстах; дорога ровная, широкая, как вообще степные дороги. В самом деле степь на все положила свой широкий, вольный отпечаток: широка дорога и широки улицы в селениях, просторны дворы и не тесно в помещениях, – на всем отражается характер степной шири и простора, нет смысла жаться, суживаться, когда сливается с горизонтом далекая, многоземельная степь!

Георгиевск, Терской области, – город сравнительно небольшой, но довольно аккуратный, словно построенный по предварительному плану. Прямые, широкие улицы, обсаженные около тротуаров белыми акациями; небольшие, все одноэтажные домики в садочках, большею частью покрашенные светло-голубой краской, производят радостное, веселое впечатление, особенно в солнечный день. На огромной по пространству базарной площади – красивое, в готическом стиле, здание городской думы и полиции. Улицы немощеные, и грязь после дождей невылазная. Город живет зерном, и почти каждый обыватель Георгиевска прикосновенен к урожаю.

Впрочем, специальная промышленность производства всякого рода повозок и экипажей процветает в городе, где на каждой улице раздается стук молотка о железо и высится в воротах вывеска с указанием фирмы заведения, или же, что проще, выставлен готовый экипаж прямо на улице, близ самых ворот мастерской. Есть в городе хорошие магазины. Вообще, Георгиевск производит впечатление центра жителей с достатком. Покосившихся, жалких хат, непременную принадлежность наших великорусских уездных городов, мы не видели в степном городе.

Выехали на дорогу. Вдали виднеется казачья станица Подгорная.

– Через версты три будет мост через Куму, – рассказывал сектант: – этот мост дает огромные доходы казакам Подгорной… Можно сказать – золотой мост!

– Берут за проезд через него? – спросил я.

– Да. По три копейки с подводы… Немного, а вы подумайте, сколько в сутки протянется подвод, – ведь сотни, а то и тысячи… все на Незлобную да в Георгиевск… Посмотрите!..

Действительно, впереди, сзади нас с грузом и порожния тащились повозки, и все – через казачий мост!

Скоро и мы подъехали к интересному мосту.

Небольшая река Кума, сажен пять ширины, и через нее висит «живой», деревянный, на легких подпорках мост.

– Однако!.. – заметил я.

– Посмотрите, – продолжал мой спутник, – берега перекопаны канавами, чтобы вброд не проехать…

– Да ведь это разбойничья засада какая-то! – возмутился я. – по какому праву люди обложены такой данью на большой дороге? Кроме того, мост безусловно опасный, по-видимому гнилой, – он так трясся при нашем проезде! И квитанции не видают, никакого контроля!!

– Лет двадцать-пять я знаю его, – все такой же. А сколько денег перебрали! – можно бы из золота чистого построить мост! Что говорить, казаки! – с ними ничего не поделаешь!!. Смотрите, трешники не успевают собирать!.. на одни сутки стоимость такого моста оправдается!..

Среди трудового земледельческого люда северного Кавказа о казаках сложилось нелестное мнение, как о лодырях, вся мысль которых направлена, как бы прожить и прожить «добре», не утруждая своих рук работой.

И действительно, живут, хотя не робят! Земли сдают в аренду, а если эксплуатируют сами, то нанимают работников… Они – маленькие помещики, пережиток старинного времени, предания Запорожской Сечи, но только предания! Старая слава их, как рыцарей, сошла на полицейские обязанности, которые несомненно служат для них подспорьем… Прежде всего, казак к труду, к трудовому человеку относится с презрением, как и ко всякого рода новшествам в хозяйстве. Когда немцы, сектанты и даже православные поселяне обзавелись сенокосилками, веялками, молотилками, жатвенными машинами, казак, твердый в рутине, продолжает эксплуатировать степь непосредственно руками.

Ясное дело, что такой мост для казаков – находка. Недалеко от реки – несколько десятин жалкого кустарника, тоже принадлежащего казацкой станице. Попробуйте остановиться и дать лошадям отдохнуть, пустите их в кусты, где нет и травинки – пожалуйте тогда денежки! Кустарник казацкий даром топтать лошадям заказано!

Мы ехали вперед, поминутно сворачивая. Навстречу тянулись по широкой дороге повозки на волах, на верблюдах и запряженные лошадьми. Везли зерно, муку, шерсть и рыбу с берегов Каспийского моря; все это – казацкие данники! И нет им конца среди необозримой степи! На каждой повозке поперек лежат деревянные ясли.

– Для чего? – спрашиваю.

– Для корма в дороге… Мешают мякину с мукой и поливают водой, – корм добрый: тогда скотина может долго терпеть жажду, что в безводной степи очень важно!

– Приспособляются крестьяне?

– Ко всему приспособляются, без этого нельзя!.. Кому же и приспособляться, как не рабочему народу?! Вот, например, машины немецкия… разве по первоначалу они так были устроены?! Совсем нет. Помню первые косилки, которые привезли в нам в степь… Что такое? Косят ладно, добре косят, да только плотную, высокую траву, а мелочь оставалась; а мелочь эта – самая кормовая для скотины. Ну, мужики и задумались, и немцам заказали, как надо приспособить машину, чтобы на чистоту скашивать… Немцы, конечно, народ хитрый, поняли указания мужицкия, да так и сделали, – теперь косилки пошли в ход и поклепа на них никакого, работают словно косцы средственные…