Лидия Веселитская - Мимочка

Она рассказала Спиридону Ивановичу, что она очень любит танцевать и что прошлую зиму она провела очень скучно, так как не выезжала по случаю траура по папа́; зато теперь уже она натанцуется!.. Потом Мимочка рассказала, что она также очень любит маленьких собачек и что у неё была такая душка – собачка, маленькая, маленькая; ее звали «Franfreluche», и она околела! Мимочка целую неделю плакала. Это было самое большое горе в её жизни. Она так любила эту собачку! A теперь тетя Мари подарила ей другую собачку. Эта немножко побольше, но тоже – прелесть; и зовут ее «Turlurette»… И она уже становится на задния лапки!..

Спиридон Иванович предложил тост за здоровье «Turlurette»… Мимочка смеялась, кокетничала, пила шампанское, чокаясь со Спиридоном Ивановичем, и блистая слегка опьяневшими глазками, откровенно говорила, что никогда, никогда еще ей не было так весело!

A maman смотрела на них с другого конца стола и умилялась.

На следующее утро взволнованная maman явилась к тете Жюли для переговоров. Переговорили и о курском имении, и о танцевщице и её детях, и о вчерашнем поведении Спиридона Ивановича. Решено было повести на него серьезную атаку. Тетя Жюли великодушно вызвалась помогать и повела дело так ловко, что в какие-нибудь две-три недели бедный Спиридон Иванович был окончательно опутав, оцеплен, и оставалось назначить день свадьбы.

Maman не помнила себя от радости. Прежде, может быть, она и мечтала о чем-нибудь еще более блестящем; но теперь, в их ужасном безвыходном положении, после всех этих передряг и неприятностей с первым женихом, Спиридон Иванович казался таким кладом, какого уже не надеялись и найти. Да и строго разбирая, чем не жених? Генерал, богат, кажется, человек добрый… Вот танцевщица и её дети!.. Ну, да нельзя же в самом деле, чтоб все ужь было так без сучка, без задоринки. Если только он не будет разоряться на эту семью, то в сущности Мимочке нечего и обращать на это внимания.

И maman, и Мимочка совсем выбились из сил в хлопотах о приданом. Жених торопил со свадьбой и нельзя же было заставить почтенного человека ждать как какого-нибудь мальчишку! К тому же maman и сама слишком намучилась с первым женихом, чтоб не желать теперь ковать железо, пока оно было горячо.

Главные статьи приданого – белье, шубы, серебро – были уже на лицо. Пришлось только спарывать княжескую корону. Но платья нужно было частью переделывать, частью шить заново. В шестнадцать месяцев промежутка между женихами мода сильно шагнула вперед.

Тетушки и дядюшки, переговорив и посоветовавшись между собою, сделали Мимочке новые подарки. Не скупился на подарки и Спиридон Иванович. Все шло прекрасно. Maman ликовала. Мимочка глотала мышьяк, пила пирофосфорно-железную воду, примеряла новые платья, принимала поздравления и щелкала коробками и футлярами от Вальяна, Арндта и Бо́стеля, любуясь подносимыми ей брильянтами, сапфирами и изумрудами.

Все радовались за нее; все поздравляли ее душевно, сердечно, искренно, – желали ей всего, всего хорошего, и твердили хором: «Ну, слава Богу, слава Богу»!

И вот назначен не только день, но и час свадьбы…

Прическа Мимочки окончена. Гюстава выпроваживают из комнаты. Мимочка надевает подвенечное платье, убранное гирляндами и букетиками померанцовых цветов, с длинным трэном из толстого белого фая, подбитого белым же лионским атласом, чудное платье, выписанное от m-me Lesserteur. Мимочка несколько озабоченно щурится, оглядывая себя в зеркало. Лиф сидит восхитительно.

Остается наколоть вуаль и цветы, monsieur Gustave снова принимается за дело. Его торопят. Кажется, шафер уже приехал. Да, да, шафер сейчас приехал… Жених уже в церкви… Пора!

Сейчас, сейчас Мимочка будет готова. Я смотрю на нее и невольно мною овладевает некоторое волнение, невольно я забегаю мысленно вперед и вижу уже светлую церковь, где толпа празднично одетых родных и знакомых переговаривается и переглядывается в ожидании невесты; вижу и толстого Спиридона Ивановича, сияющего орденами, чистенькой лысиной и новыми густыми эполетами.

Вот в толпе пробегает движение, разговоры стихают, все головы оборачиваются. На клиросе раздается торжественное пение, – и Мимочка показывается на пороге церкви. Дядя Федор Федорович в ленте Белого Орла ведет ее под руку по мягкому ковру. Как она мила! Клянусь, цветы флер-д'оранжа и белое тюлевое облако не украшали более изящной, более очаровательной головки.

«Гряди, гряди, голубица»…

Но знаете ли вы, куда вы грядете, бедная голубица? Подумайте, Мимочка, не остановиться ли, пока еще не поздно?..

«Зачем?.. И о чем тут думать. Все так выходят. Ведь надо же когда-нибудь сделать этот шаг. Ведь надо же. Куда же в самом деле деваться»?!..

– Но вы бледны, Мимочка; вы опускаете ресницы, и восковая свеча слегка дрожит в вашей маленькой ручке… Вам страшно? Вам стыдно?

– Нет, но как-то жутко и неловко…

В церкви, кажется, холодно… Или это лиф слегка жмет… что-то странное, неприятное… И потом все смотрят!..

Но я брежу. Мимочка вовсе не в церкви. Она еще у себя в комнате и стоит перед большим зеркалом; она не в силах оторваться от созерцания нового платья.

Туалет её окончен. Вуаль и цветы необыкновенно к лицу невесте, и все говорят ей это; но Мимочка уже не улыбается своей привычной однообразной улыбкой. Она слегка волнуется. На щеке её выступает розовое пятнышко, рука слегка дрожит, протягиваясь за перчаткой. Отчего это ей так холодно?

Волнуются и все окружающие ее. Горничная Дуняша гримасничает, глотая слезы. Люлюшка или Turlufette визжит и лает, обиженная тем, что ее отгоняют от трэна Мимочки. Невесту окружают, оглядывают со всех сторон, оправляют на ней платье, вуаль, подают ей духи, перчатки…

Пора, Мимочка, пора! Идите теперь в залу; надо еще благословить вас. Жених уже в церкви… торопитесь; вас ждут…

Оглянитесь же в последний раз на вашу девическую комнатку, оглянитесь на вашу розовую комнатку, в которой вы кушали chocolat mignon и читали французские романы, и проститесь с ней! Вы уже не вернетесь сюда. Что-то ждет вас в новой жизни?

Мимочку благословили. Maman слегка прослезилась, обнимая и целуя побледневшую дочь. «Тебе не дурно, Мими?» – «Нет, нет, ничего»…

Мимочка спускается с лестницы. У подъезда на тротуаре стоит уже группа любопытных зевак: заплаканная горничная Дуняша, кухарка, прислуга соседей, посторонние зрители…

Тетя Жюли, мальчик с образом и невеста садятся в карету. Лакей захлопывает дверцу и вскакивает на козлы.

Скоро карета исчезает за углом Литейной.

Прощайте, Мимочка; будьте счастливы!

Вы ожидали, может быть, Мимочка, что я последую за вами и в церковь, и далее, и далее… Нет, зрителей на вашей свадьбе довольно и без меня. Взгляните только на это сборище людей, толпящихся с разрешения городовых на широком тротуаре Литейной вдоль длинной вереницы карет. Взгляните на этих швеек, горничных, салопниц, молодых и старых, зазевавшихся на ходу с узелками и картонками в руках; они не в силах устоять против искушения полюбоваться орденами и эполетами ваших дядюшек, светлыми элегантными туалетами ваших тетушек и главное дождаться вас, – вас, Мимочка, – чтоб хоть одним глазком взглянуть на виновницу торжества.