Юрий Кривоносов - За тех, кто в море

Попадаю в распоряжение инструктора – водолаза. Втискиваемся с ним в гидростат, и он объясняет:

– Не волнуйся, штука надежная, в Ленинграде построили, на Балтийском заводе, фирма солидная.

Сам испытывал первый раз. Предельная глубина погружения шестьсот метров, я, правда, с десяток перебрал, и еще можно было бы, но не разрешили… Вот здесь приборы – глубиномер, газоанализатор, компас, барометр. Под сиденьем – регенерационная установка, воздуха хватает на семь часов – как раз на полный рабочий день. Время от времени проверяй – если теплая, значит все в порядке. Прожекторами будешь управлять с помощью вот этих рукояток – свет направишь, куда потребуется. О связи не заботься – ни микрофона, ни наушников нет, просто говори и слушай, все смонтировано на стенке. А вот аварийное оборудование – этим ключом отдаются рымы и перерезается кабель. Другим отвертывается груз. Гидростат хоть и тяжелый, но всплывает как пробка, сам проверял, делал аварийное всплытие. Можешь не волноваться, полагаю, этими ключами пользоваться не придется. Поднимать будем сразу, никакие остановки для выдержки не нужны, кессонной болезни здесь не бывает. Все ясно?

– Все.

– Ну, с богом, с Нептуном!

Задраен люк, грузовая стрела медленно поднимает гидростат, отводит его от борта и сразу же окунает в воду. Прилипаю к иллюминатору. Уплывает вверх корпус корабля, заросший волоконцами бурых водорослей. Они свисают, как свалявшаяся шерсть на верблюде. С шипением, напоминающим вырвавшееся из бутылки шампанское, уносятся пенящиеся гроздья воздушных пузырьков, и потом – полная тишина. Быстро сгущается мрак, вода из голубой становится темно-синей, почти фиолетовой. Сбоку змеится черный жгут кабеля и снизу вверх проносится наискосок какая-то белая метель, как будто идет густой снег. Потом вдруг остановка. Метель теперь идет горизонтально – здесь сильное течение.

– Двадцать пять метров, – сообщают сверху, – осмотритесь.

Зажигаю внутреннее освещение, проверяю и докладываю:

– Все в порядке, течи нет,

– Ясно! – звучит у меня под ухом голос Киселева. – Пошли дальше!

Опять замелькала метель. Спрашиваю, что это такое? Оказывается, планктон – различные мелкие существа, населяющие толщу воды. Становится почти совсем темно. Каждые двадцать пять метров остановка, быстрая проверка и неизменное:

– Пошли дальше!

Потом предупреждают: – Внимание! Подходите к грунту!

Гидростат зависает. Это наверху в рубке за мной следят по эхолоту – самописец все время фиксирует положение аппарата по отношению ко дну, и момент «приземления» им виден лучше, чем мне.

Включаю прожектора и направляю их вниз. Там что-то светлое, скорее догадываюсь, чем вижу, что это дно моря.

– Начинаем медленно приближать, следите!

Старательно вглядываюсь в светлое пятно, и когда грунт начинает набегать, как земля под ноги парашютисту, кричу:

– Стоп!

Впервые в жизни вижу дно не где-нибудь у берега, а в открытом море, на большой глубине. Оно удивительной формы – длинные – длинные песчаные борозды, похожие на барханы, уходят в стороны и теряются во мраке. На них даже что-то растет.

Кручу прожектор. В его лучах появляются серо-зеленые актинии. Они медленно покачиваются на толстых ножках – вылитые грибы-боровики. Несчетное количество морских ежей, они кажутся темными комочками. Между ежами замерла звезда с толстыми растопыренными лучами, неопрятная и несуразная, как старая выброшенная перчатка. Я знаю, что она яркая, красная, но здесь ее цвет неопределенный, какой-то желтовато-бурый. Это неудивительно – уже верхние пятнадцать – двадцать метров воды полностью поглощают красно-оранжевую часть спектра.

Как маленькие хрустальные дирижаблики, радужно сверкая гранями, проплывают мимо иллюминатора прозрачные гребневики.

Между «барханами» густо насыпаны осколки ракушек, а по ним, влекомые течением, медленно катятся похожие на перекати-поле клубки водорослей.

Наблюдать очень удобно: иллюминаторы находятся на уровне глаз, их пять, только крутись от одного к другому на вертящемся стуле. А вот снимать сложно – свет прожекторов слабоват…

Смотрю в другую сторону и вижу большой обросший камень, этакий подводный пень. К нему прилепились две голотурии, иначе называемые морскими огурцами. По-моему, они скорее похожи на хохлатые дыни.

Проплыла одинокая пикша с черным пятнышком на боку. Ткнулась мордой в стекло и ушла вниз.

Прижимаясь к грунту, приползла камбала и улеглась на песок в луче прожектора, передвинул свет, она снова улеглась в центре светового пятна, помахала своими тряпичными боками, засыпалась песком и только нос торчит. Еще покрутил прожектор – повторилось то же самое.

Куда-то направился бычок, рябой и взъерошенный, но путь ему пересекла треска. Бычок притаился и замер. С другой стороны появилась другая треска, встретилась с подружкой, столкнулись носами, как поцеловались и, задрав кверху хвосты, начали усердно копаться в песке. Бычок успокоился, переплыл на камень, улегся на бок, свесил голову и лежит, отдыхает…

Тишина, Только где-то далеко-далеко четко постукивают серебряные молоточки – это работает эхолот.

– Как вам кажется, сколько вы сидите? – спрашивают сверху.

– Минут двадцать.

В динамике хохот.

– Полтора часа! Сейчас будем поднимать, а то на камбуз опоздаете, у нас сегодня полярная окрошка.

Подъем быстрый, без остановок. Стремительно светлеет. Опять метель, только уже сверху вниз. Промелькнул красный зонтик большой медузы, именуемой Цианея арктика, свет становится просто ослепительным, видны туманные очертания корабля, уже можно разглядеть руль и винт. У поверхности воды играют солнечные блики, от них вниз врезаются косые клинки лучей. Сквозь этот полупрозрачный потолок угадываются голубизна неба и облака. Гидростат выходит на поверхность, в иллюминаторы врывается яркий «земной» солнечный свет, и я уже у борта. Гулко гремит ключ, отворачивающий болты, и в круглом отверстии люка появляются улыбающиеся лица.