Unknown - Киндер, кюхе, кирхе (СИ)

- Туристы в Костроме часто ищут: где играет цыганский ансамбль? А цыгане-то в кино снимались – из Москвы.

- Мы были в вашем городе два дня. Но фоток мало сделали: мост, монастырь, да памятник. Экскурсовод рассказала, что это – единственный памятник Ленину, в закладке которого принимал участие Николай Второй.

- Ну да, должны были строить часовню в честь 300-летия Романовых…. А за непропорционально длинную руку этот памятник дразнили «стоп-краном». И сестра рассказывала: пока был Советский Союз, если учителя слышали от кого-нибудь эти слова, то выгоняли из пионеров.

Мишка не выдержал и тронул Олега за плечо:

- Лёль, дай зажигалку!

Олег оглянулся, протянул ему Zippo и снова вернул внимание собеседнице. Мишка, сердито стиснув зубы, вышел из зала. Андреич наблюдал эту сцену от соседнего столика. Выждал пару минут, потом подошел и наклонился к Олегу:

- А Михаил у нас – что, «Чивас Ригал»* глушит?

Добродушная расслабленность мгновенно слетела с Олегова лица. Он тревожно оглянулся:

- Где?

Андреич усмехнулся добродушно:

- Пока - нигде. Ты ситуацию из-под контроля не выпускай!

Мишка курил около раскрытого окна. Моросивший с утра дождь прекратился. С улицы тянуло морозцем. Настроение упало. Всё раздражало: музыка, чужие разговоры, дурацкая суета….

Но сзади послышались голоса: неторопливо что-то обсуждая, из зала вышли Павел Глазов, его компаньон и совладелец адвокатской конторы Аркадий Ильич, Олег и Арни, уже снова одетый в цивильный костюм. Проходя мимо Мишки, Олег потянул его за запястье:

- Не стой, разгоряченный, у окна. Простынешь. Идем, Павел позвал на бильярде сыграть.

Мишка затушил бычок и, невольно расплываясь в облегченной улыбке, пошел за всей компанией.

В бильярдной «резались» в пул* Настины подруги: били все по очереди, лупили мимо битка, визжали от восторга, если шар закатывался-таки в лузу, и взрывались хохотом над своими же шутками. Павел что-то сказал официанту. Тот кивнул и зажег металлические лампы над «русским» столом.

Олег снял и бросил на спинку кресла свой пиджак:

- Ну что, я – разбиваю?

Мишка к самому столу не пошел: там и так было тесно. Он сидел на подоконнике, затягивался очередной сигаретой и смотрел на своего Олега. Белая рубашка, дорогие брюки, ремень – тот самый, что был на нем в день, когда Мишку привел домой Арни…. Олег медленно обошел стол, приценился к нескольким шарам. Потом поставил на стол руку и, примеряясь к удару, пару раз несильно качнул кий рукой. Мишка с удовольствием скользил взглядом по его склоненной фигуре. Шар зашел в лузу. Олег присел на корточки, высчитывая угол следующего удара, несколько раз задумчиво толкнул кий вверх-вниз сквозь стиснутый кулак. Взял с бортика мел и стал короткими, четкими, отрывистыми движениями мелить наклейку. Мишка не успел отдать себе отчет в том, что брюки вдруг стали ему узки и неудобны. Раньше него это заметил привалившийся сбоку к подоконнику пьяный Нечаев.

- Встает на Олежку-то, а?

Мишка повернулся, но ответить не успел. Сева продолжил насмешливым и горячим шепотом:

- Слышь, а он в рот берет?

Мишка в мгновение вскипел яростью, сделал резкий выпад на говорившего и локтем придавил его шею, с силой втискивая в горло кадык.

- Не у тебя, понял? Сунешься к нему – убью!

Севка захрипел, вцепился в Мишкину руку и пытался вывернуться. Мужики у бильярдного стола обернулись. Севка выкрутился-таки из-под захвата и петушисто выпалил:

- Ну-ка, выйдем!

Мишка охотно пошел вслед за ним. Они выскочили на лестницу, но тут их настиг Арни. Без труда оторвал друг от друга и встряхнул:

- Вас в нормальное место можно приглашать, а? Обязательно надо людям праздник испортить? Сами уйметесь или челюсти обоим подрихтовать*?

В дверях показался Олег:

- Миш! Сколько можно уже?!...

- На, забери своего! – Арни толкнул к нему Самсонова.

Нечаев рванулся было следом, но Арни по-прежнему держал его за шкирку. И только когда «молодожены» закрыли за собой дверь бильярдной, огорченно спросил:

- Что с тобой, Сев, а? Нормальный же был мужик! А сейчас – как с цепи сорвался, честное слово!

Павел с Олегом доигрывали уже третью партию, когда Настя пришла снова звать всех к столу: собирались подать сладкое. А за столом Мишку ждало огорчение. Почти сразу после выноса торта девчонки потребовали караоке. И вскоре к Олегу снова подошла Марго:

- Олег, мы о романсах не договорили. Ты «Бэсаме мучо»* поешь? Здесь на караоке-диске – есть. Не хочешь дуэтом попробовать?

- Зачем же в караоке? Я и исполнить могу! – вдруг оживился Олег. И, вставая, обернулся к Мишке: - Пойдем, послушаешь?

Мишка раздраженно дернул плечом. Олег прошел на сцену, к собирающим уже свои кофры музыкантам, и пару минут о чем-то с ними говорил. Потом туда подошел Павел. Наконец, гитарист расчехлил свой инструмент и протянул Олегу. Марго захлопала в ладоши:

- Минутку внимания! Всем – тихо, пожалуйста! Дуэт Маргариты Тихомировой и Олега Серебрякова. «Бэсаме мучо». Исполняется впервые.

Тамада подсуетился с микрофоном. Олег, трогая гитарные струны, прислушивался то ли к их звучанию, то ли к чему-то внутри себя.

- Микрофон отодвиньте! – попросил он тамаду.

- Что? – с одновременным вопросом обернулись к нему тамада и Марго.

- Микрофон - подальше. От меня, во всяком случае.

Настины подружки, забыв о торте, столпились около сцены. Подошла Арнина теща, Толик Глазов, еще несколько мужиков. Мишка огорченно отодвинул от себя блюдечко с тортом, налил и выпил один за одним два бокала вина и тоже пошел к сцене. А Олег уже искал его глазами. Встретил его сердитые глаза, удержал их на несколько секунд своим взглядом. Потом потупился и начал длинный мелодичный перебор.

- Ни хрена себе! – выдохнула одна из сестер-близняшек.

- Тихо, Люб! – одернула ее Алина.

- «Бэссамэ, бэссамэ мучо

Комо си фуэра эста ночэ, ла ультима вэз», - Марго пела несильно, но очень точно. Недостатки октавы искупались чувственным придыханием. Публика затаила дыхание.

- «Бэссамэ, бэссамэ мучо

Ке тэньго мьеддо тенерте и пэрдэрте деспуэс», - баритон Олега бархатно перебирал мелодичные нерусские слова.

Мишка ни из каких соображений не должен был бы знать перевода этих строк. Но он этот перевод знал. Медсестричка Галочка в Кулябском госпитале, с которой он после ранения крутил короткий роман, была без ума от Иглесиаса*. Бесконечно меняла в плеере три его диска, держала под стеклом стола с десяток его фотографий и читала Мишке нараспев этот романс по-испански и в плохом переводе по-русски. И теперь Мишка в толк не мог взять: зачем Олег начал петь эту романтичную, красивую песню с едва знакомой теткой, так явно и навязчиво к нему клеящейся?

Два голоса слились в едином порыве: