Коллектив авторов - «Жить в двух мирах»: переосмысляя транснационализм и транслокальность

« В России [пациентки] обязательно придут раз в месяц обследоваться, просто для профилактики. А в Кыргызстане всегда оставляют до последней минуты, когда уже проблемы есть. Они даже не хотят платить за УЗИ. Они говорят: „можно я только это лекарство буду принимать, мне на другие не хватит“. Вот так это в Баткене. Я все равно буду там работать в будущем, но меня это пугает, потому что я уже привыкла здесь. Здесь я могу взять все нужные анализы. Могу послать женщину на передиагностику, если надо ».

Ценность, которую Альбина извлекает из своей работы, произрастает из уважения и одобрения, выражаемого пациентками, а также из чувства, что ее клиника встроена в надежную, эффективную систему. Одна из повторяющихся жалоб медицинских работников в Баткене – это как раз отсутствие системности : чувства, что врач может принимать решения на основе достоверных диагностических данных.

Для Кайрата, чувствовавшего, что его знаниям и прежнему статусу на работе в России не отдают должное уважение, ценность труда заключалась в другом: а именно в возможности работать честно, без необходимости «давать или брать» (взятки), и со временем стать мастером – специалистом своего дела. Позже в беседе, часть которой я уже цитировала, Кайрат вернулся к вопросу работы после долгого отступления на тему дома, строящегося в Баткене. Смысл работы в России – не только рациональный расчет, утверждал Кайрат. Напротив, это именно чувство честного заработка за труд на пределе физических и психологических сил. Переключаясь с кыргызского на русский и обратно, Кайрат (прерываемый неуверенными возражениями Альбины) объяснил:

Правда, чтобы работать чисто от души, в поте лица (пешина тери менен), на совесть, понимаешь? Это ну как… честно заработанные деньги. Мы, правда, работаем. А иногда… смотри, в один день у нее (Альбины) может быть пять пациенток, всего пять!

Альбина: Ну, это зависит…

Кайрат: Ладно, максимум у тебя никогда не было больше двадцати, да?

Альбина: Нет, двадцать – это слишком много.

Кайрат: Ну, скажем, пятнадцать. И она устает. А я за день приношу до тысячи [пар обуви] ! В среднем в день приходят 500 женщин, и они минимум меряют две пары обуви. Некоторые просто приходят время провести, им больше делать нечего. Им скучно, они заходят. Тем более что мы на [главной туристической улице] . Ну и мне надо найти и принести им тысячу пар. Компьютера нет, старое здание, а я в подвале двенадцать часов без перерыва, и эта тысяча пар – одна может быть здесь, другая там. Они меряют. Им не нравится – несешь обратно в магазин, тысячу пар обратно относишь. А некоторые просто издеваются. Они приходят и заказывают пятнадцать пар, просто делать им нечего. Пятнадцать, двадцать пар. У меня уже язва от этого!

Я спросила Кайрата, есть ли у него способ отдыхать от работы. Последовавший ироничный обмен репликами между супругами дает хорошее представление о том, как способность быть «сильными» приобретает моральную ценность в подобных условиях.

Кайрат: Конечно! Я работаю два через два. А у нее шестидневка. Когда у меня выходной, я зову друзей, знакомых. Она меня ругает! Мы встречаемся, пьем пиво, обсуждаем мировые проблемы! От этого немного легче. Потому что иначе на второй день, во второй половине, нервы не выдерживают .

Альбина: Понимаешь, это мужчины – слабый пол! Это уже сто процентов [очевидно].

Кайрат: Ха! К десятой пациентке, если она делает УЗИ, у нее уже глаза закрываются [передразнивает] . Она только что говорила, что у нее максимум пятнадцать пациенток в день. А у меня пятьсот [клиентов] . Есть разница, да?! <���…> Еще есть эти номера [артикул обуви] : шестнадцать цифр, их читают тебе по рации: «Кайрат, прими заказ!» Они говорят тебе название марки [передразнивая, очень быстро]: «Германия, Тамарис, 1-слэш-1-22, 13, 14, 582-слэш-24, цвет розовый, размер 37». Надо всю эту хрень запомнить. И когда идешь, ищешь, то понимаешь, что забыл цифры. И если ты попросишь их повторить, они бесятся. Они тоже торопятся. А если третий раз спросишь, то они пожалуются руководителю .

M.: Звучит напряженно .

Кайрат: Напряженно! Она в курсе! Когда я только начал, я был совсем… У меня сердце вот так, борода [показывает на седые волоски] … Я бегал как сумасшедший. «Кайрат, прими заказ!» Я там вот так стоял! Забываешь, как трудно было вначале. У тебя нет времени записать заказ .

Альбина: Еще они над ним смеялись. Они специально очень быстро читали номер, чтобы подловить его .

Кайрат: Но я привык. Я начал работать ( иштеп кеттим) .

Альбина: Он начал работать. Теперь он со всем разобрался .

Кайрат: Теперь у меня рация в одном ухе, а мобильник – в другом, вот так [Кайрат показывает, хвастаясь]. Но все равно надо работу сменить, у меня язва желудка, волосы седеют!

Альбина: Стареем!

Из этого обмена репликами становится понятно следующее. Кайрат понимает, что его работа трудна и структурно уязвима. Как я подробнее изложу ниже, он прекрасно знает, что на работе ему платят меньше, чем этническим русским, которые не воспринимаются как «мигранты». Также ему ясно, что на работе он испытывает стресс, от которого развивается язва желудка. С этой точки зрения его рассказ имеет сходство с критикой постфордистского труда, привлекающей внимание к унизительным и деструктивным аспектам капитализма по системе «точно в срок», или «гибкого» капитализма 68 68 Kjaerulff J. Introduction // Kjaerulff J. (ed.). Flexible Capitalism: Exchange and Ambiguity at Work. Oxford and New York: Berghahn, 2015. P. 1–42; Kofti D. Moral Economy of Flexible Production: Fabricating Precarity Between the Conveyor Belt and the Household // Anthropological Theory. 2016. Vol. 16. № 4. P. 433–453. . Однако все не так просто, и на это указывает любопытный комментарий Кайрата, поддержанный Альбиной: через некоторое время он «начал работать» ( иштеп кеттим ). Здесь Кайрат использует одно из двух кыргызских слов для обозначения работы (второе из них – жумуш ). В определенном контексте иштеп кеттим может означать буквально «начал работать»; однако корень «иш» имеет гораздо более широкий спектр значений – занятие, дело, способ обхождения. Утверждение «иштеп кеттим», таким образом, не просто указывает, что Кайрат «начал работать», особенно если учесть, что к тому моменту он уже работал в обувном магазине некоторое время. Оно означат нечто вроде «у меня стало получаться» или «я понял, что к чему». Здесь глагол «работать» выступает в значении «найти выход» из ситуации на суетливой, тяжелой работе. Это позволило ему терпимо отнестись к насмешкам и издевательствам женщин-сотрудниц, диктующих заказы по рации, – следствию того, что он говорит по-русски с акцентом (как он заметил в другом интервью). Это также позволило ему воспринять трудности как возможность проявить гендерно окрашенную (мужскую) способность к тяжелому физическому труду, на что его жена с юмором заметила, что в отличие от нее Кайрат проводит на работе только два дня, после чего у него «выходные». Через несколько месяцев он научился не только выживать в бешеном темпе работы в подвале обувного магазина, но и наслаждаться адреналином и тяжелым трудом: его способность переключаться между работой и задачами «узла» – посредника внутри мигрантской экономики – выражается в одновременном ношении мобильного телефона и рации.