Мануэль Кастельс - Власть коммуникации

Сети (а также совокупности интересов и ценностей, которые они облекают в конкретную форму) сотрудничают или конкурируют друг с другом. Сотрудничество основывается на способности сетей коммуницировать между собой. Эта способность зависит от существования кодов трансляции перевода, оперативной совместимости между сетями (протоколы коммуникации) и от доступа к точкам соединения (переключатели). Конкуренция зависит от способности превзойти другие сети бо́льшей действенностью в исполнении или в способности кооперации. Конкуренция может также принять деструктивную форму при разрушении переключателей конкурирующих сетей и (или) при столкновении интерференции с их коммуникационными протоколами. Сети работают на основе бинарной логики: исключение/включение. Внутри сети расстояние между узлами стремится к нулю, если каждый узел напрямую связан с любым другим узлом. Между узлами в сети и находящимися вне сети расстояние бесконечно, пока отсутствует доступ, кроме тех случаев, когда программа сети изменялась. Когда узлы в сети объединяются в кластеры, сети следуют логике параметров «тесного мира»: узлы могут соединяться с помощью ограниченного числа шагов со всей сетью или со смежными сетями из любого узла в сети [Watts, Strogatz, 1998]. Что касается коммуникационных сетей, я хотел бы добавить условие разделения протоколов коммуникации.

Следовательно, сети являются комплексными структурами коммуникации, сконструированными вокруг набора целей, которые одновременно обеспечивают единство цели и гибкость исполнения благодаря их способности адаптироваться к операционной среде. Они запрограммированы и самонастраиваемы в одно и то же время. В социальных и организационных сетях их цели и операционные процедуры запрограммированы социальными акторами. Их структура развивается согласно способности сети к самонастраиванию в нескончаемом поиске более эффективных сетевых устройств.

Сети не являются специфическим явлением для обществ XXI в. или – в нашем случае – для человеческого сообщества [Buchanan, 2002]. Сети конституируют фундаментальный паттерн жизни. Как пишет Фритьоф Капра, «сеть – это паттерн, общий для всех видов жизни. Где бы мы ни находили жизнь, мы находим сети» [Capra, 2002, р. 9]. Исследователи социальных сетей осуществляли длительное изучение динамики социальных сетей в самом сердце социального взаимодействия и производства смысла – в социальной жизни [Burt, 1980], что привело к разработке систематизированной теории коммуникационных сетей [Monge, Contractor, 2003]. Более того, археологи и историки Античности настойчиво напоминают нам, что исторические записи свидетельствуют о проницаемости и важности сетей как главной опоры общества на протяжении тысячелетий в самых развитых античных цивилизациях в нескольких регионах планеты. Действительно, если мы перенесем понятие глобализации на географию античного мира, обусловленную доступными транспортными технологиями, то обнаружим некоторого рода сетевую глобализацию в античных обществах, зависящих от связи их основных видов деятельности с сетями, выходящими за пределы локальности их жизнедеятельности в отношении средств к существованию, ресурсов и власти [LaBianca, 2006]. Исламская культура была исторически основана на глобальных сетях [Cooke, Lawrence, 2005]. А Джон МакНейл и Уильям МакНейл [McNeil, McNeil, 2003] продемонстрировали важнейшую роль сетей в социальной организации на протяжении истории.

Эти наблюдения реальных исторических фактов противоречат наиболее распространенному видению эволюции общества, сконцентрированному на иного типа организации – на иерархическом бюрократическом аппарате, основанном на вертикальной интеграции ресурсов и субъектов как выражении организованной власти социальной элиты, легитимированной с помощью мифологии и религии. Это в некотором роде искаженное видение, поскольку исторический и социальный анализ ориентировался преимущественно на этноцентризм и идеологию, чем на скрупулезное изучение сложности мультикультурного мира. Однако эта относительная индифферентность наших исторических представлений о важности сетей в структуре и динамике общества может быть также связана с реальной подчиненностью этих сетей логике вертикальных организаций, чья власть была вписана в институты общества и распространялась через односторонне направленные потоки управленческих команд и контролирующих указаний [Braudel, 1949; Mann, 1986; 1992; Colas, 1992; Fernandez-Armesto, 1995]. Моя гипотеза, объясняющая историческое превосходство вертикальных (иерархических) организаций над горизонтальными сетями, заключается в том, что у децентрализованной сетевой формы общественной организации существуют требующие преодоления фундаментальные материальные ограничения, обусловленные наличными технологиями. Действительно, сила сетей – в их гибкости, адаптивности и способности к самонастраиванию. Однако за определенной гранью размера, сложности и объема потоков в условиях доэлектронной коммуникационной технологии они оказываются менее эффективными, чем вертикально организованные командно-административные структуры [Mokyr, 1990]. Да, использующие силу ветра парусные суда сумели создать торговые сети и сети завоеваний, пересекающие моря и даже океаны. А эмиссары на лошадях или быстроногие гонцы смогли обеспечить связь между центром и периферией на обширных территориях империй. Однако временнбой лаг замкнутого цикла обратной связи в процессе коммуникации был таков, что логика системы вела к одностороннему потоку передачи информации и директив. В этих условиях сети были расширением сконцентрированной на вершине вертикальных организаций власти, которая формировала историю человечества: государства, религиозные институты, военные диктаторы, армии, бюрократии и их подчиненные в вопросах производства, торговли и культуры.

Способность сетей включать в процесс социальной организации новых акторов и новый контент, обладающих некоторой автономией относительно центров власти, возрастает с течением временем благодаря технологическим изменениям и, если быть более точным, с развитием коммуникационных технологий. Определенно это был особый случай, позволивший использовать развитую энергетическую сеть, характеризующую наступление индустриальной революции [Hughes, 1983]. Железные дороги и телеграф создали первую инфраструктуру квазиглобальной сети коммуникации, обладающей возможностью самостоятельного изменения своей конфигурации, возможностью перенастройки [Beniger, 1986]. Однако индустриальное общество (как в капиталистическом, так и в государственническом варианте) было структурировано преимущественно вокруг крупных, вертикально управляемых организаций и предельно централизованных иерархических государственных институтов, в некоторых случаях превратившихся в тоталитарные системы. Это означает, что ранние, основанные на электричестве коммуникационные технологии были недостаточно мощными, чтобы обеспечить автономию всем узлам сети, поскольку эта автономия требовала разнонаправленности и обработки непрерывного потока интерактивной информации. Но это также означает, что доступность подходящей технологии является необходимым, но недостаточным условием трансформации общественной структуры. Только в условиях зрелого индустриального общества могли возникнуть автономные проекты организационного сетевого взаимодействия. Только с их появлением стало возможным использовать потенциал микроэлектронных цифровых коммуникационных технологий [Benkler, 2006].