Александр Филиппов - Элементарная социология. Введение в историю дисциплины

Итак, сначала у нас появляется Аристотель, который говорит, что человек – это животное общественное. Он рассматривает естественные способы человеческого общения, которое имеет три основные важнейшие формы: а именно: это семья, оно же домохозяйство, это соседство, и это город. Город, полис, государство, как его ни назови (причем «государство» – самый неудачный из возможных переводов, который сейчас широко критикуется, но сохраняется в публикациях), у Аристотеля так же естественен для жизни человека, как естественно для его семьи домохозяйство или жизнь с соседями в соседской общине. Конечно, при более глубоком чтении мы обнаруживаем, в частности, благодаря Ханне Арендт (хотя ее точка зрения тоже не бесспорна), что естественность семьи и естественность города – не одно и то же. Семья (и соседи) нужны для физического выживания; в городе человек решает высшие политические задачи. Но даже если так, вот эта трехступенчатая схема: семья – соседи – город – сохраняется на века. Город – это завершение, высшее. Он естественен, потому что, как говорит Аристотель, в завершении сказывается природа.

Потом на какое-то время история в этой части как бы прекращает течение. И хотя появляются новые интересные концепции, в частности, касающиеся естественного права, которые совсем не похожи на аристотелевскую, но этот основополагающий аристотелевский словарь остается с европейской мыслью на долгие века. Только в средневековой Европе к трехступенчатой схеме делается полноценное добавление. Данте пишет, что есть четвертая ступень, которую он называет монархией или империей. Разумеется, это не единственное понятие политической философии того времени. Речь идет именно об основополагающей схеме, которая идет из древности.

Потом происходит крах, гражданская война, конфессиональная распря, возникает то, что Гоббс называет «войной всех против всех», и делается попытка заново сконструировать социальное как то, что имеет основу в договоре. И появляются концепции общественного договора, в которых предполагается, что люди, вступающие в общение между собой, никогда бы не смогли его продолжить как мирное общение (как общение, естественным образом предполагающее, что рамкой для него является либо семья, либо соседская общность, либо город, государство). Ведь мирное оно (а общаются эти люди мирно) лишь постольку, поскольку над людьми есть признаваемый ими и ими, собственно говоря, созданный и наделенный властью огромный и страшный Левиафан – государство-Левиафан, государство как результат их собственного деяния. Это результат когда-то совершенного выбора, от которого теперь они, правда, не могут отказаться, но вовсе не нечто такое, что естественным образом принадлежит природе человека. Это нечто искусственное, как говорит Гоббс, созданное человеком так, как Бог создает природу.

И когда мы затем переходим к истории социологии, то видим, какую огромную роль в ней играет Гоббс, мы видим, что так или иначе отнестись к Гоббсу вынуждены самые разные социологи. Мы видим, что классик социологии Фердинанд Тённис – крупнейший специалист по Гоббсу. Мы видим, что в некоторых веберовских конструкциях распознается гоббсовская «война всех против всех» и государство, которое насильно подчиняет себе, но держится на признании законности этой силы. Мы видим, что формула «как возможно общество» (правда, она интерпретируется как «гоббсовский вопрос» впоследствии лишь Парсоном) встречается еще у одного классика социологии – у Георга Зиммеля. Мы видим, как классик социологии и ее основоположник Эмиль Дюркгейм среди своих многочисленных курсов читает также лекции по предшественникам социологии, и среди них он числит Монтескье, Руссо, и в этом же ряду называет Гоббса. О нем он тоже читает лекции, хотя эти лекции, насколько мне известно, не опубликованы [13] Сейчас они опубликованы. См.: Hobbes a I'agregation – Un cours d'Emile Durkheim suivi par Marcel Mauss / Édition établie et présentée par Jean-François Bert. Paris: EHESS, 2011. . Мы видим дальше Парсонса с его гоббсовским вопросом-проблемой. Видим социологов более низкого ранга (низкого не по качеству мысли, но по той роли, которую они сыграли в истории социологии), таких как Хельмут Шельски и Карл Шмитт в Германии (Шмитта с известной натяжкой мы можем отнести не только к политическим мыслителям, но и к теоретическим социологам*). Наконец, мы видим в этом ряду Лумана, который Гоббса, правда, не упоминает, но зато один из ключевых текстов всей его теоретической конструкции называется «Как возможен социальный порядок?».

Таким образом, из комбинации нескольких резонов возник «гоббсов вопрос» в социологии: очень большая роль Гоббса в становлении политической философии Нового времени, проблематизация модерна, демонстрация возможностей схематического представления основных теоретических вопросов, ответ на вызовы времени, который был дан в роковые минуты истории… Все это касается, конечно, и Гоббса-философа, и было бы так, если бы социология в известном нам виде не возникла. Но в то же время есть и специфические резоны: роль Парсонса в становлении теоретической социологии, понимание Гоббса у Парсонса, довольно узкое и убогое, влияние Тённиса как исследователя Гоббса на становление классической теории. Как бы там ни было, социологию удобно понимать и разбираться в ее конструкциях именно в перспективе (или ретроспективе) вопроса «как возможно общество».

А теперь рассмотрим, что говорится у Гоббса, более подробно. Я рассказываю о том, как Гоббс понимает социальную жизнь. Причем слова «социальная жизнь» я всякий раз произношу с заминкой. Это связано с тем, что терминологический аппарат нашей науки абсолютно неадекватен для передачи того, что имеет в виду Гоббс. Слова, которые мы используем, что-то могут значить для нас, но они абсолютно неправильны, если мы пытаемся понять реальность той эпохи.

Здесь снова напрашивается упоминание Ханны Арендт, но это завело бы нас слишком далеко.

Например, слово «государство» мы, как правило, используем в значении некоторой политической системы, которая задает рамки порядка и рамки территориального устройства для существования множества других форм социальной жизни. Иногда мы их называем «обществом», пользуясь унаследованным, в частности, от Гегеля, словарем. Для того же Гоббса нет никакого различия между государством и обществом. Залезать в латинскую и английскую терминологию мы сейчас не будем.

Гоббс задается вопросом, откуда берется государство. Гоббс воюет с Аристотелем, потому что для Аристотеля человек – это животное общественное, следовательно, общество, общественность (если говорить терминологически точно, то κοινωνία πολιτική, то есть полисное политическое сообщество) – это то, что принадлежит самой природе человека.