Коллектив авторов - Россия и мусульманский мир № 5 / 2017

Это новое видение роли США в мире было тесно связано с интересами американского военно-промышленного комплекса. «Холодную войну» обслуживала целая инфраструктура, которая рисковала остаться невостребованной после ее окончания. В результате начали возникать разного рода теоретические паллиативы, призванные изобрести новую сферу ее применения. В 1990-е годы был инициирован процесс разработки доктринальных документов, в которых подчеркивалась необходимость сохранения военного превосходства, провозглашался принцип активного участия в формировании стратегической обстановки на общемировом уровне, а также говорилось о недопущении возникновения в будущем государства-соперника [Homolar 2011: 201–202].

Кроме того, отмечалась необходимость обеспечить способность Вооруженных сил США одновременно участвовать в двух больших региональных конфликтах. Собственно, уже в первом после окончания «холодной войны» публичном документе Regional Defense Strategy было открыто зафиксировано положение о необходимости быть готовыми принять участие в более чем одном конфликте, «Буре в пустыне» 2 2 Defense Strategy for the 1990s: The Regional Defense Strategy. January 1993. .

Это предполагало не только сохранение тех мощностей военно-промышленного комплекса, которые обслуживали интересы субъектов «холодной войны», но и их наращивание. Запад оказался неспособным переориентировать свою политику в сторону мирного развития глобальных процессов. Система международных отношений зависла в воздухе, и для ее поддержания в неизменном, оформившемся по результатам 1991 г., виде требовалось постоянное стимулирование. Одним из возможных вариантов было бы признание полноценной международной субъектности за новой постсоветской Россией. Это позволило бы «заземлить» систему, вышедшую из состояния внутреннего баланса. Того же требовала логика внешнеполитического процесса. У всех в памяти оставался провальный пример Версальской системы после 1918 г.

Попытка тогдашних держав-победительниц управлять миром вопреки и в ущерб тем, кого посчитали аутсайдерами, – Германии и России – привела к катастрофическим последствиям. В 1990-х годах посчитали целесообразным изобрести новый идеологический паллиатив, который позволял на словах уйти от необходимости решения проблемы.

Нельзя сказать, что подобный исход был предопределен изначально. Администрация Б. Клинтона в 1990-х годах пыталась поменять траекторию движения страны. Одним из центральных пунктов своей программы Клинтон сделал сокращение оборонных расходов посредством сокращения численности Вооруженных сил и изменения их структуры. Надо заметить, что это предвыборное обещание пользовалось самой широкой поддержкой избирателей. Однако к этому времени де-факто уже сложился консенсус относительно целевых установок стратегического планирования с его «двухконфликтным стандартом», в результате чего администрация Б. Клинтона в конечном итоге столкнулась с серьезными препятствиями в реализации предвыборных обещаний. А во второе президентство Клинтона оборонные расходы вернулись к средним показателям времен «холодной войны».

Россия в этом новом контексте, разумеется, оставалась на втором плане. В отношении нее на Западе возникла новая модель поведения: относиться, как к побежденному, не употребляя слова «поражение». Это выглядело как протянутая рука дружбы, однако о дружбе речь не шла. В сфере международных отношений произошла важная метаморфоза, суть которой хорошо изложил Г. Киссинджер. Он утверждал, что жизнеспособность любого международного порядка зависит от того, насколько он уравновешивает законность и власть. Причем и то и другое подвержено эволюции и изменению. Впрочем, «когда такое равновесие нарушается, – утверждал бывший госсекретарь США, – то ограничители исчезают, и открывается простор для появления самых непомерных притязаний и деятельности самых неукротимых игроков; воцаряется хаос, который длится до тех пор, пока не установится новый порядок» [Киссинджер 2015: 50].

Иными словами, система вышла из равновесия, и вернуть ее в стабильное состояние не получалось. Проблемы начались с наступлением нулевых годов. К внешнеполитическим провалам в Афганистане, Ираке и Ливии добавились внутриполитические, и все это вместе происходило на фоне падающей в кризис мировой экономики. Американскому руководству насущно требовалось найти новый формат для глобального доминирования, изобрести некий эрзац международной системы, который бы позволял им сохранить свои позиции. Решение было найдено в виде механизма институционализации политики «столкновения цивилизаций». Этот рецепт стар как мир – разделяй и властвуй. Между странами и народами существуют острые противоречия, которые искусственно раздуваются, при этом «мировой арбитр» оказывается в роли «третьего радующегося». Возникает ситуация управляемого хаоса, которая создает иллюзию того, что мир свалится в пропасть без контролирующей роли единого центра. Одним выстрелом убивают нескольких зайцев: создают основу для сохранения американской мировой гегемонии, формируют соответствующий информационный фон и решают проблемы финансово-промышленных групп.

Яркий пример такой политики – современный Ближний Восток. Политическую нестабильность в этом регионе решили направить в «правильное» русло путем «встречного взрыва». Западные стратеги-технократы считали, что если они сами инициируют взрыв в тех странах, где нарастали конфликтные отношения, то они смогут потушить конфликт, не давая ему перекинуться на мировую арену, и смогут контролировать процесс. Убежденность в том, что событиями в любом регионе мира можно управлять из одного офиса в Вашингтоне, сыграла здесь роковую роль. Регион взорвался, однако контролировать распространение взрыва западные технократы не смогли. Среди американских специалистов зазвучли голоса об ответственности США за «управляемый» хаос на Ближнем Востоке и в мире вообще [Mearsheimer, Walt 2016: 78].

Ближний Восток – далеко не единственный пример огромных издержек предлагаемой нам модели международных отношений. Превращение Вашингтона в единственный мировой центр силы принесло с собой не безопасность и стабильность, а хаос и распад общественно-политических структур, что, как показали итоги выборов, нашло понимание и в сознании американского общества. Спроектированные в рамках западоцентричной модели институты глобального управления уже не могут эффективно справляться с поставленными перед ними задачами. В политической сфере это проявилось в форме агрессивной и насильственно насаждаемой экспансии неолиберальной модели, в принципе являющейся внеисторичной и оторванной от характерных особенностей развития каждого конкретного государства, региона или цивилизации.