Коллектив авторов - Россия и мусульманский мир № 12 / 2013

Пока рано делать вывод о том, какова будет внешняя политика президента Путина во время его третьего срока. Судьбоносные шаги еще впереди, «исторические» речи еще не написаны. Условия, в которых существует Россия, меняются быстро и не всегда предсказуемо. Уже можно констатировать, однако, что обозначенные тенденции – геополитической «перебалансировки» в пользу Евразии и АТР, символической «суверенизации» России и ее дальнейшего дистанцирования от США и ЕС, а также эрозии внешнеполитического консенсуса – будут развиваться. Четвертый вариант путинской внешней политики, вероятно, будет существенно отличаться от трех предыдущих.

Эта статья – моя четвертая попытка в течение 20 с небольшим лет осмыслить тенденции обновления отечественной историографии.

На рубеже 1980–1990-х годов прошлого века я высоко оценивал пересмотр отечественной литературой периода горбачёвской перестройки догматов советской эпохи и работу по ликвидации «белых пятен» истории. Во второй статье, относящейся к середине 1990-х годов, я рассматривал в качестве главной позитивной тенденции отечественной историографии возрождение научного плюрализма – важнейшего основания эволюционного приближения к исторической истине. Только научная конкуренция, столкновение позиций отбирает адекватные историческим реальностям концепции и выводы, отсеивая ложные. Вместе с тем я обнаруживал, что новые историографические течения, среди них и перестроечное, испытывали воздействие определенных идеологем. Третья попытка относится к середине 2000-х годов и была приурочена к 20-летию горбачёвских реформ. В статье констатировалось откровенное желание власти подчинить себе историографию, по крайней мере ее мейнстрим, и руководствоваться знаменитой формулой Дж. Оруэлла «кто управляет прошлым, тот управляет будущим» (чего не было в горбачёвский и ельцинский периоды). В качестве позитивной тенденции отмечалась интеграция лучшей части отечественной историографии (в моей оценке) в мировой историографический процесс и безусловное повышение, по сравнению со всеми предшествующими периодами, ее научного уровня.

Принципиальное отличие нынешней попытки осмысления постсоветских историографических тенденций – в осознании уязвимости рассмотрения и оценки исторического знания, накопленного обществом, на основе лишь академической науки. Это знание должно быть дифференцировано, а в качестве метода дифференциации избрана одобренная современным мировым академическим сообществом «идентификация историографии с исторической культурой и разбивка ее на несколько различающихся субкультур» (Тишков, 2011). Среди них мной в качестве важнейших признаются три. Это народная субкультура , отражающая восприятие истории массовым общественным сознанием. Это государственно-политическая субкультура , созданная в той или иной мере при посредстве государственного заказа или партийными публицистами и идеологами. Это научная академическая субкультура , созданная профессионалами на основе документальных источников и научных дисциплинарных критериев. Я признаю научной только третью субкультуру исторического знания и только ее называю исторической наукой. Актуальность рассмотрения постсоветской истории с выделением различных исторических субкультур проиллюстрирую несколькими фактами. Известный публицист В. Третьяков, возмущаясь разнобоем постсоветских исторических оценок и неспособностью создать достойную отечества историю, заявлял: «…утверждаю и настаиваю: наши историки даром едят хлеб и со своей профессиональной задачей не справляются» («Известия», 25.11.2010). Писатель Э. Радзинский не считает, что «историки даром едят хлеб», но уверен, что задач у истории как науки нет, поскольку не существует самой такой науки («Известия», 15.11.2010). Очевидно, что известные публицисты, не разбираясь в сущности предмета исторической науки , выносят суровый приговор историческим субкультурам, не имеющим к ней отношения, которые сами же и пестуют. Тем более актуален анализ этих исторических субкультур.

Обратимся к первой из трех исторических субкультур – народной. Восприятие россиянами собственного исторического опыта, его отражение в массовом сознании еще не стали предметом полнокровного изучения отечественными авторами. В других, прежде всего в западных, странах традиция исследования народной исторической субкультуры гораздо солиднее. Может быть, по этой причине одной из первых серьезных отечественных работ о народной исторической культуре стало исследование зарубежной – американской – народной исторической субкультуры (Савельева, Полетаев, 2008). Авторы использовали американские социологические исследования массового исторического сознания; ведущийся в США с 1930-х годов 80-летний мониторинг массового исторического сознания дал богатую пищу для выявления долговременных трендов.

Американское массовое историческое сознание может быть определено как либерально-демократическое и мессианское. На протяжении 80 лет американские респонденты демонстрировали стабильную гордость своей Конституцией, государственностью, демократией, экономической конкуренцией, индивидуальной свободой и правами человека. Более половины из них полагали, что американская цивилизация – не просто хорошая, но лучшая в мире, и США имеют моральное право распространять свои демократию и образ жизни на другие страны. Две трети американцев на протяжении последних 50 лет неизменно отвечали социологическим службам, что жизнь в США постоянно улучшается, и только 12% полагали, что она ухудшается. Большинство американцев на протяжении 80 лет неизменно считали тремя лучшими своими президентами Дж. Вашингтона, А. Линкольна и Ф.Д. Рузвельта. Такое массовое историческое сознание служило одной из прочных основ внутриполитической стабильности, предотвращения радикальных, а тем более революционных общественных потрясений, как и массового одобрения внешней политики страны. Но было ли массовое историческое знание научным? И. Савельева и А. Полетаев, задавшись вопросом: «Знают ли американцы историю?», приходят к выводу, что это знание в разной степени соответствует историческим реалиям, но оно так или иначе политизировано и мифологизировано, в нем огромное количество «белых пятен» по важнейшим темам и проблемам, и потому оно не может быть названо научным. В его формировании решающая роль принадлежит не научной литературе, а исторической беллетристике (американским «радзинским»), средствам массовой информации (американским «третьяковым»), политической власти, как, конечно, и собственному жизненному опыту.