Коллектив авторов - Россия и мусульманский мир № 4 / 2013

Приверженность РФ традиционным принципам и готовность США и европейских стран прибегать к международному вмешательству для защиты прав человека приводит к постоянным столкновениям между РФ и странами Запада в рамках Совета Безопасности ООН. Эти столкновения могут стать более острыми и выйти за рамки дискуссий в СБ ООН в случае, если объектами предполагаемого или реального вмешательства станут страны ОДКБ. Достаточно поэтому, чтобы РФ четко высказывалась в пользу международного права и неукоснительно следовала его нормам и принципам в собственной международной практике, одновременно стремясь к конструктивному сотрудничеству с остальными членами международного сообщества. Невовлеченность – за редкими исключениями – в международные конфликты позволяет России выступать в роли честного посредника между конфликтующими сторонами. Речь идет в первую очередь о конфликтах на территории бывшего СССР, а также о ситуациях, сложившихся вокруг ядерных программ Ирана и КНДР. Кроме этого, российское участие востребовано на Ближнем Востоке, в Афганистане и ряде других мест. Успешное посредничество требует серьезных дипломатических усилий, но оно способствует повышению международного престижа и влияния страны. Глобальное амплуа России, к которому Москва должна стремиться, – это всемирный медиатор, своего рода мировой судья.

Наконец, у России есть возможность стать ведущей страной в международном освоении Арктики на современном этапе. Речь идет не только о конкретных логистических и энергетических проектах, но о формировании всеобъемлющей системы международного сотрудничества в Арктике – от взаимного гарантирования общей безопасности до обеспечения прав и интересов коренных жителей Арктики. Инициативная и конструктивная роль РФ может стать основой ее международного лидерства в высоких широтах.

Начиная с последней трети XX в. взрывной характер технологических открытий в области коммуникации, возникновение масштабных коммуникационных систем порождают изменения, которые требуют серьезного анализа. Мир переходит от системы локальных культур, доминировавшей вплоть до начала XX в., к становлению нового образования, которое можно обозначить как «глобальная культура». Необходимо уточнить само понимание культуры, способы ее функционирования, то влияние, которое оказывают эти изменения на все формы общественного сознания, систему ценностей и даже на поведение человека в этих новых культурных условиях.

Кроме того, следует дать некое рабочее определение понятию культуры, что само по себе является непростой задачей. Существуют два основных подхода в этом вопросе: атрибутивный и структурный . Для нас важно, что и в том, и в другом подходе культура реализуется как двоякий тип деятельности по созданию материальных и духовных ценностей, которых не было в природе и которые составляют специфику именно разумной человеческой деятельности. Добро, Истина, Красота, Справедливость – это культурные эталоны, из которых мы исходим в своих поступках и по которым мы даем оценку нашей деятельности. Несмотря на их кажущуюся эфемерность, они реализуются в виде норм, принципов, традиций и даже стереотипов поведения. Их отличие от материальных ценностей заключается в том, что они подвержены изменениям, которые, однако, происходят достаточно медленно, выступая для человека некой экзистенциальной константой. Описанная часть культуры является фактором ее устойчивости, изменения здесь происходят медленно и реализуются как процесс накопления или как процесс сохранения (памяти).

В то же время культура приспосабливается к условиям существования и функционирования, вырабатывая некий набор «средств практической адаптации» к социокультурным обстоятельствам. В этом плане она выступает как совокупность «устойчивых воспроизводимых субординационных и координационных связей между символическими программами поведения людей – объективированными в знаковых системах и живых человеческих сознаниях нормами морали и права, философскими мировоззрениями, эстетическими пристрастиями, религиозными верованиями, доминирующими в том или ином человеческом коллективе». Это свойство адаптации культуры к изменяющимся условиям существования является ее цивилизационной характеристикой .

Таким образом, в культуре соединяются противоположные тенденции: стремление к фиксации ценностей и необходимость их цивилизационной адаптации к изменяющимся условиям бытия культуры. С этой позиции мы можем интерпретировать культуру как семиотическую систему. Поэтому для внешнего наблюдателя она выступает как система закодированных знаков, значений и смыслов, которые часто могут быть понятны только представителю данной культуры, присутствуя в его сознании как культурная память. Такой системой закодированных знаков выступает текст – не только как «генератор новых смыслов, но и конденсатор культурной памяти. Текст обладает способностью сохранять память. Без этого историческая наука была бы невозможна, так как культура предшествующих эпох доходит до нас неизбежно во фрагментах… Сумма контекстов, в которых данный текст приобретает осмысленность и которые определенным образом как бы инкорпорированы в нем, может быть названа памятью текстов». Таким образом, познание другой культуры осуществляется как познание единой семиотической системы в результате расшифровки ее кодов. Эти явные или неявные смыслы культуры несут на себе печать своего формирования и функционирования в конкретном социокультурном пространстве. С позиции носителя иной культуры они могут показаться странными, а для представителя собственной культуры они являются естественными жизненными установками. Внутренняя заданность смыслов культуры выполняет функцию блокирования того, что Н. Луман (немецкий социолог. – Ред. ) называет «рискованной информацией», которая по каким-то причинам нежелательна для данной культуры.

Инструментом кодирования памяти культуры выступает реальный язык, с которым связано раскрытие смыслов. Живой язык обязательно включает историю своего создания и функционирования, чем он отличается от языка искусственного. Искусственная языковая система не представляет проблемы для расшифровки, так как является лишь абстрактной моделью коммуникации. Иначе говоря, искусственная система не имеет «культурной» истории, это «структура без памяти», язык которой может обеспечить точность понимания в виде «чистой передачи» структуры и всегда будет относительно беден. Искусственный язык, даже если он претендует выступать в качестве средства общения (например, эсперанто), всегда останется лишь еще одной терминологией, т.е. «псевдоязыком» по отношению к живому. У искусственного языка есть внешнее преимущество, его легко переводить и понимать в силу большей однозначности смыслов терминов. Познание культуры как системы живого языка, напротив, связано не столько с познанием структуры текста (грамматики языка), сколько с проникновением в его внутреннюю смысловую специфику, основанную на истории и особенностях данной культуры. Иногда необходимость языкового понимания требует реального погружения в другую культуру.