Array Коллектив авторов - Политическая наука №2 / 2017. Языковая политика и политика языка

Здесь необходимо отметить, во‐первых, что ключевыми в метафорической модели являются концепты среднего уровня. Во‐вторых, они должны представлять базовый опыт взаимодействия с миром. В‐третьих, поскольку они представляют базовый опыт, они обладают определенной структурой; новое понимается за счет отнесения (переноса, метафоры) к уже структурированному прототипу. Логичнее все-таки представить прототип как прототип, т.е. обладающий сложной структурой при всей своей простоте. Заметим также, что понимание в когнитивной теории метафоры базируется именно на интерактивных характеристиках [Лакофф, Джонсон, 2004, с. 151].

Отметим также, что категории по Аристотелю – это то, что упорядочивает имена, позволяя строить суждения [Аристотель, 1978]. Ведь Э. Рош спорит с лингвистическим релятивизмом Б. Уорфа (в варианте Р. Брауна и Э. Ленненберга, экспериментально изучавших зависимость цветового восприятия людей от классификации цветов в родных языках) и полагает, вслед за Б. Берлином [Berlin, Kay, 1969], что цветовое восприятие связано с естественной включенностью человека в мир (embodiedmind). Дж. Лакофф будет спорить и с лингвистическим релятивизмом, и с объективизмом: «Свойства некоторых категорий представляют собой отражение сущности биологических способностей человека и опыта его функционирования в материальном и социальном окружении. Этот тезис вступает в полное противоречие с идеей о том, что понятия существуют независимо от телесной организации мыслящих существ и независимо от их опыта» [Лакофф, 2004, с. 83]. Тем самым базовая логика когнитивных схем вытекает из их строения. Такой подход к пониманию образных схем неизбежно когнитивен [Лакофф, 2004].

Не менее важен тезис о том, что понимание (определение) подразумевает также знание о том, как действовать в отношении данного объекта. «В рамках стандартного объективистского подхода полное понимание объекта (и тем самым его определение) достижимо на основе сочетания его ингерентных свойств. Но… по крайней мере некоторые свойства, связанные с нашим представлением об объекте, относятся к интерактивным характеристикам. Кроме того, свойства формируют не просто сочетание характеристик, а, скорее, структурированный гештальт, измерения которого естественно возникают из нашего опыта» [Лакофф, Джонсон, 2004, с. 152–153]. Например, безобидное на первый взгляд словосочетание «борьба с инфляцией» помещает такое явление, как инфляция, в рамки давно знакомого нам «соперничества»; автоматическими выводами будут, например, заключения, что инфляция является соперником, оказавшимся на нашей территории и, следовательно, ее можно убрать из жизни; что с инфляцией можно бороться или можно ей потакать и т.д. Тем самым задается шаблон наших возможных действий в отношении нее, который допускает только определенные действия, а ряд действий делает «немыслимыми». Попробуйте, например, отстаивать тезис, что инфляция – естественное явление, и даже в периоды экономического процветания она сохраняется – вы просто не будете услышаны.

То есть в предложенном И.М. Кобозевой примере речь должна идти не о строительстве (это не концепт базового уровня, не очевидно его доконцептуальное ядро; поэтому сложно понять и его структуру, связанную с интерактивными характеристиками), а о процессе стройки здания. В плане структур речь пойдет о создании объекта, прототипом которого является опыт непосредственного взаимодействия; в таком случае важным элементом анализа будет и агенс (у агенса должен быть план, соответствующая активность в отношении пациенса и т.д.; агенс, заметим, отвечает за «изменения» в пациенсе; в таком случае смысл метафоры «идеологический цемент» будет иным – процесс строительства идет не так, как надо; этот мотив привнесет именно гештальт, стоящий за концептом среднего уровня.

Приведем еще один пример. Рассуждая о метафорических моделях, А.Н. Баранов приводит их примеры: «Общее тематическое поле однородных понятий области источника представляет собой “метафорическую модель” (М-модель). Например, тематическое поле понятий, связанных с военными действиями, армией, образует М-модель Войны; понятия из области родственных отношений формируют М-модель Родственных отношений. По таким же основаниям выделяются М-модели Персонификации, Механизма, Организма, Пути-Дороги (как части М-модели Пространства), Пространства (и Движения как части М-модели Пространства), Погоды, Фауны, Растения-дерева, Медицины, Религии-Мифологии, Театра, Игры и др.». [Баранов, 2004 b, с. 71]. Но в качестве прототипа может использоваться только понятие «среднего уровня» – поэтому, например, «Организм», «Пространство» и «Движение» там попросту невозможны – они не являются опытом нашего первичного непосредственного (телесного) взаимодействия с миром.

Также весьма частой ошибкой исследователей является сведение структуры прототипов к одному возможному типу. Практический опыт взаимодействия с предметами может структурироваться по-разному (в виде таксономии, пучка признаков и т.д.). Российские исследователи чаще всего склонны понимать все в модели фреймов. Но сам фрейм после М. Мински, в работах, прежде всего, Р. Шенка, начинает пониматься более детализированно – это не любое структурирование, а именно однотипное структурирование ситуации действия. Вот как описывается фрейм «поездка»: предварительное условие (вы имеете средство передвижения), посадка (вы приводите это средство в движение), центр (вы двигаетесь в пункт назначения); завершение (остановка и оставление транспортного средства), конец (Вы в точке назначения) [Шенк, 1980]. Поэтому, к примеру, на вопрос «Как Вы сюда добрались?» дается понятный собеседнику ответ: «Я взял машину у брата». Можно привести массу других примеров (фрейм «торгового обмена, процесса покупки» и т.д.)[Schank,1977]. Фрейм – один из возможных видов пропозициональных прототипов, а пропозициональный прототип – один из возможных наряду с образно-схематическим и т.д. Между тем у нас любое структурирование опыта называется фреймом. Например, М.В. Ильин пишет: «В основе фреймов лежат когнитивные схемы. В исходном определении фреймы – это структура знаний для представления однотипной ситуации. Подобное понимание фреймов близко категории фоновых практик, а также фоновых знаний и значений» [Ильин, 2014, с. 130]. Вторит ему и И.М. Кобозева: «Когнитивная операция, происходящая при порождении и понимании метафоры, состоит во взаимодействии двух разных понятийных сфер (ментальных пространств, фреймов), благодаря чему метафоризуемая идея наделяется новыми представлениями и ассоциативными связями, обогащается» [Кобозева, 2001].

Однако такой подход требует соблюдения всех ограничений фрейма как типа идеализированной когнитивной модели. Приведем простой пример – представление ИКМ только как фрейма заставит исключить из нее другие типы – например, метонимию. Не случайно И.М. Кобозева будет подчеркивать: «Если любые тропы, основанные на уподоблении (вплоть до отождествления) онтологически далеких друг от друга феноменов, в рамках политического дискурса целесообразно считать метафорами (в широком смысле), то этого нельзя сказать о тропах, основанных на отношении смежности (метонимии) или части-целого (синекдохи)» [Кобозева, 2001]. Она предполагает, что при этом не происходит приращения знания. Но Дж. Лакофф, например, показывает огромную значимость именно метонимических моделей в политическом дискурсе, когда, к примеру, речь идет о социальных стереотипах («идеальный муж», «политикан») и т.д., когда несколько объектов являются репрезентативными для всего класса, и рассуждения базируются на метонимии. «Стереотипный политик является интриганом, самовлюбленным и бесчестным человеком» [Лакофф, 2004, с. 121]. Этот стереотип играет роль прототипа, аналогичную голубю и воробью для категории «птица», и используется в рассуждениях. Можно привести классический пример метонимии как ИКМ – никто не назовет Папу Римского холостяком, хотя, рассуждая логически, это было бы правильно («холостяк» = неженатый мужчина). Однако мы образуем категорию не логически, а прототипически, и в данном случае путем метонимической схемы; поэтому «холостяк» – человек, не желающий связывать себя узами брака, между тем интересующийся женщинами. Это прототип, «репретезнтирующий» всю категорию; категория, таким образом, организована метонимически; и именно прототип регулирует производство наших суждений.