Коллектив авторов - Социологический ежегодник 2011

2. Beck U. Cosmopolitan vision. – Cambridge: Cambridge univ. press, 2006. – 201 p.

3. Giddens A. Politics of climate change. – Cambridge: Polity, 2009. – VIII, 264 p.

4. Inkeles A., Sasaki M. Comparing nations and cultures. – Englewood-Cliffs (NJ): Prentice Hall, 1996. – XV, 626 p.

5. ISA handbook of diverse sociological traditions / Ed. by S. Patel. – L.: Sage, 2010. – XVII, 366 p.

6. Kolakowski L. Tales from the kingdom of Lailonia. – Chicago (IL): Univ. of Chicago press, 1989. – VI, 186 p.

7. Levi-Strauss C. Tristes tropiques. – P.: Librairie Pion, 1955. – 462 p.

8. Merton R.K. Insiders and outsiders // American j. of sociology. – Chicago (IL), 1972. – Vol. 78, N 1. – P. 9–47.

9. Sztompka P. Trust: A sociological theory. – Cambridge: Cambridge univ. press, 1999. – XII, 214 p. (китайское издание: Sztompka P. Trust: A sociological theory. – Beijing: Zhonghua book company, 2006. – VI, 273 p.

10. Weber M. Methodology of the social sciences. – N.Y.: Free press, 1949. – 188 p.

Кто ныне читает Конта? Считающийся основателем позитивизма, Огюст Конт утверждал, что всякое знание движется в своем развитии через три стадии: от теологической через метафизическую к позитивной. Позитивная стадия – это поиск законов и регулярностей, позволяющих людям поставить под свой контроль сначала природу, а затем общество. Сначала появились «самые простые науки» – астрономия, физика, химия и физиология; потом, последней, появилась наиболее сложная из всех наук, социальная физика, или то, что он назвал социологией. Она призвана была стать царицей наук. Так говорил Конт.

Обзор книги «Сталкиваясь с неравным миром: Вызовы глобальной социологии», написанный Петром Штомпкой, мужественно возрождает из пепла контовский взгляд на науку, характерный для XIX столетия, – идею единой универсальной социологии, скроенной по образцу естественных наук, которая, по утверждению Штомпки, стала теперь глобальной. Для Штомпки все, что не дотягивает до «универсальных законов человеческого общества», является ретроградным, т.е. проявлением «антинаучного обскурантизма» – возвратом к метафизике темного Средневековья. Контианец до мозга костей, он объявляет социологию наукой, которая «по самой своей природе является элитистской», в которой первую скрипку играют немногие числом «великие ученые», работающие в «великих университетах».

Однако научная мысль со времен Конта продвинулась далеко вперед. Понимание науки, легшее в основу социологии, боровшейся за признание и легитимность, очень отлично от ее понимания, установившегося тогда, когда социология уже утвердилась. В более общем плане последние два столетия стали свидетелями огромных преобразований в практике и самопонимании не только социологии, но и самой науки. Цепляясь за позитивизм XIX в., Штомпка делает себя пленником своих допущений: он путает естественные и социальные науки, глобальное и универсальное, реальное и воображаемое, идеологию и утопию, что ведет к превратному описанию сильной и слабой программ в глобальной социологии. Он призывает к мастерству, а не балансу, и не получает на выходе ни того, ни другого. Он заводит себя в Лаилонию – воображаемую контовскую страну, далекую от планеты Земля XXI в. Запершись там и пытаясь воскресить давно минувшее прошлое, он даже не обращается к книгам, обзор которых он вроде бы пишет.

Мой ответ переносит из воображаемой Лаилонии в реальный Тайвань, где в 2009 г. собрались 60 социологов из 43 стран, чтобы обсудить вызовы глобальной социологии. Тайвань был отличным местом для такого обсуждения; это страна, угодившая в челюсти геополитики, столкнувшаяся с целой чередой колонизирующих держав, страна, где социология была втянута в тяжелые и иногда даже яростные общественные дебаты о национальной идентичности, самобытности, развитии и интернационализации. Если какая-то группа социологов и понимает вызовы глобальной социологии, то это тайваньцы.

Сама конференция прошла при совместной поддержке Международной социологической ассоциации, Тайваньской социологической ассоциации и Academia Sinica, одного из ведущих научных институтов в Азии. Всем 57 национальным ассоциациям – членам МСА было предложено прислать своих представителей (представителям более бедных стран оплачивались расходы), и 29 ассоциаций на это откликнулись. Другие страны были добавлены для обеспечения равного численного представительства от всех трех уровней экономического развития, определенных Всемирным банком. Конечно, с одной стороны, многие страны были при этом не включены, но, с другой стороны, пропорциональное представительство не создавало дисбалансов во влиянии разных стран. Сетования Штомпки на то, что было недостаточно североамериканцев, игнорируют повсеместное влияние социологии США.

Сами тома организованы по регионам, что поражает Штомпку «как странное для книги по социологии». Странно это лишь для того, кто мыслит в терминах универсальных, свободных от контекста законов человеческого общества, кто отрицает географические корни социологии, кто считает несущественным, где и как социология создается, и кто считает социологию произрастающей из голов великих ученых как бы путем непорочного зачатия, или того, что Пьер Бурдье (Bourdieu, 1996) зовет харизматической идеологией «творения». Защищая географический отбор, я показываю, насколько прочно социология Штомпки укоренена в его стране, Польше, насколько изучение социологии в разных странах не является никчемным потворством своим слабостям, а вносит вклад в социологию знания и науки, в организационную теорию, а также в культурную и политическую социологию (если назвать лишь четыре подобласти), и, наконец, что самое важное, в какой степени национальные социологии являются необходимым основанием для всякой эмпирически укорененной глобальной социологии.

Искажения слишком глубоки, и потому мы должны начать с самого начала. Что сегодня следует понимать под наукой? Утверждение, что любая наука может быть представлена как индуктивный поиск «регулярностей и механизмов» (Штомпка использует это выражение восемь раз), было действенно разрушено разными школами постпозитивистских мыслителей; их список, если брать только недавнее время, может быть начат с Карла Поппера и будет включать таких выдающихся философов, историков и социологов, как Полани, Кун, Лакатос, Фейерабенд, Шапин, Латур и Хабермас. У каждого из нас есть свои фавориты, но все они показывают, что наука не может быть абстрагирована от ее контекста, – она является продуктом своей истории, а также более широкой истории, в которую она вписана, – и, например, что «эвристика» (или то, что другие называют «открытием») и «обоснование» не могут быть четко отделены друг от друга. Проект науки, от эпистемологий до теорий, от методологий до техник, глубоко пропитан тем социальным миром, в котором наука укоренена.