Коллектив авторов - Социологический ежегодник 2011

Забавно, что аллергия Штомки на идею национальной социологии не позволяет ему увидеть, как изучение этих национальных социологий может вносить, крупица за крупицей, вклад в более универсальную социологию. Другими словами, универсальная социология не может быть провозглашена философским декретом, но требует усердного труда в виде тщательных и постоянных исследований, охватывающих социологии разных частей мира.

Второй смысл национальной социологии у Штомпки – это социология, которая пишется и публикуется на лаилонском языке :

«Но, разумеется, если дело лишь в языке, то тут нет ничего индигенного. Если перевести ее на другие языки, то это будет та же самая социология. Здесь мы сталкиваемся с псевдопроблемой “империализма” английского языка… Чем быстрее социологи из Лаилонии пишут и публикуются на английском, тем лучше для них и тем лучше для социологии».

Язык может быть псевдопроблемой для Штомпки, но представляет собой реальную проблему для тех, кто хотел бы представить свою работу международным аудиториям. Проблема здесь состоит не только в неравном владении английским языком, но также в потенциальной утрате языкового богатства изучаемых сообществ. Здесь позитивизм Штомпки вновь отлучает социологию от общества, которое она изучает и в котором участвует. Если социологи проводят свое время в разговорах с социологами из других стран на английском языке, то их местные проблемы могут потеряться, их местные аудитории – исчезнуть, а сама социология – стать еще более разжиженной. Такая социология испускает, конечно, дух универсальности, но становится все более истонченной, все более самореферентной и все менее глобальной.

Третье значение национальной социологии – социология лаилонцев , туземцев этого королевства. Здесь Штомпка еще раз говорит о глобализации, позволяющей социологам ездить из страны в страну, но забывает при этом, что для большинства социологов это невозможно. Здесь он переходит к вопросу «инсайдеризма», говоря, что Роберт Мертон «убедительно отверг» эту позицию. На самом деле в своей классической работе об инсайдеризме – а это замечательный очерк по социологии социологии – Мертон признает важность инсайдерской перспективы, завершая ее обсуждение следующими словами: «Инсайдеры и Аутсайдеры, соединяйтесь! Вам нечего терять, кроме своих претензий. Приобрести же вы можете мир понимания» 27 27 Merton R. The perspectives of insiders and outsiders // Merton R. The sociology of science. – Chicago (IL): Univ. of Chicago press, 1973. – P. 99–136. – 1 st ed. 1972. . Признав, что для инсайдеров, как и для аутсайдеров, есть своя роль, Мертон был уже далек от элитизма контовского позитивизма.

Но быть может, призыв Мертона к солидарности преждевременен. Прежде чем объединяться, инсайдерам и аутсайдерам, возможно, лучше было бы вступить в диалог, чтобы лучше понять социальную детерминацию их разных перспектив, а также следствия, вытекающие из этих перспектив в свете того, что они втягиваются друг с другом в общее силовое поле. Этот момент хорошо иллюстрируется тонким описанием тайваньской социологии у М. Чанга, И. Чанга и Ч. Танга. Тайваньская социология начиналась с социальных обследований, служивших орудием для японских колониальных властей. После рождения коммунистического Китая (КНР) многие националисты бежали на Тайвань, где создали под руководством Гоминьдана Китайскую Республику. В этот период тайваньская социология была китаизирована, и это отражало попытку Гоминьдана представлять подлинный Китай. Когда в 1971 г. признание Тайваня со стороны ООН было аннулировано, эта идея Тайваня как подлинного Китая отошла на второй план и возник радикальный тайваньский национализм, усугубленный страхом перед материковой частью Китая. Социология развернулась в индигенном направлении, как претензия против КНР, а также против растущей зависимости от Соединенных Штатов. За последние 30 лет движение индигенизации было преодолено. Возникло множество разнообразных институтов внутри и вне университетов, которые сталкиваются с давлениями к получению продвинутых степеней в США и к публикации в высокоранжируемых журналах, но они никогда не бросают заниматься местными проблемами. Даже на этом маленьком острове в социологии развились центр и периферия: первый более космополитичен, вторая – более локальна. Это пример того, что социология есть функция геополитических сил, что различение «инсайдер – аутсайдер» неадекватно и что международная социология заключает в себе гнездовые и связанные друг с другом поля борьбы.

Четвертое значение – социология о Лаилонии . «Выскажу тривиальное замечание, что большинство социологов черпают личный опыт и эмпирические свидетельства в своей стране. Но если они остаются социологами о Лаилонии, и только, то они уже не социологи». Если бы мы согласились с этим аргументом, то почти вся социология США не была бы социологией, а почти вся социология с Глобального Юга – была, поскольку асимметричное распределение ресурсов означает, что социологам с Юга приходится принимать Север в расчет, тогда как обратное неверно. На самом деле я бы пошел дальше и утверждал бы, что южная социология благодаря своему подчиненному статусу понимает глобальное общество лучше, чем северная, не сознающая своего доминирования. Штомпка в этом отношении типичен: он видит северную социологию как единственно подлинную социологию, а остальной мир – как ее придаток, призванный поставлять данные для «проверки, фальсификации или расширения» северной теории.

Пятое значение – социология с лаилонской повесткой дня . Штомпка признает, что разные страны могут сталкиваться с разными проблемами, но настаивает на обработке их с помощью «стандартного инструментария» социологии и на развитии универсальных теорий. Опять же он настаивает на универсальности теории, приводя в качестве довода аналогию с тем, что мы были бы в реальном замешательстве, если бы врачи имели разные теории в разных больницах. Конечно, как хорошо известно социологам медицины, врачи в разных странах действительно имеют разные теории относительно рака, множественного склероза Альцгеймера и т.д. Более того, как я предположил выше, медицина – неудачная аналогия для социологии, где не может быть единого корпуса теории, но могут быть лишь множественные традиции, или исследовательские программы, внутри стран Севера, а также между Севером и Югом.

Короче говоря, кейс-стади демонстрируют множество национальных социологий внутри все более взаимосвязанного мира. Пока Штомпка глядит на мир из контовской страны Лаилонии, его взгляд ограничен, но когда он возвращается в родную Польшу, он восстанавливает свою социологическую прозорливость. Так, в докладе, прочитанном в АСА в 2004 г., Штомпка (Sztompka, 2005) перечисляет 20 причин, по которым он и его соотечественники-поляки восхищаются Америкой и одобряют ее глобальную гегемонию. «Америка» – бастион антикоммунизма, образец демократии, страна возможностей и гарант глобальной безопасности. «Америка» обладает привлекательной системой высшего образования, является меккой консюмеризма и, прежде всего, воплощает «борьбу цивилизации против варварства». Я не могу представить, чтобы с таким докладом выступил кто-нибудь из социологов США. Иначе говоря, за Лаилонией стоит Польша, борющаяся против своего коммунистического прошлого, а за Польшей – «Америка», ее путеводный маяк и спаситель. Возрождение Штомпкой контовского позитивизма – это не то, чем оно кажется, а именно социологией из ниоткуда; оно исходит из совершенно реального места в мировом порядке, и это место называется Польшей 28 28 Я не имею намерения стричь всех польских социологов вместе со Штомпкой под одну гребенку. Его восхищение Соединенными Штатами, которое трудно было бы отыскать среди американских социологов, никоим образом не типично для польских социологов. Даже широкое польское общественное мнение о Соединенных Штатах флуктуировало за многие годы. В 1975 г. «американцы» были пятой по популярности национальностью для поляков, в 1985 г. – шестнадцатой, в 1991 г. – первой по популярности, а в 2010 г. – двенадцатой. См. данные Ясиньской-Кани (Jasinska-Kania, 1991) и польского Центра исследования общественного мнения (Attitude to other nations, 2010). Благодарю Александру Ясиньскую-Каню за помощь в выяснении трендов в отношении к Соединенным Штатам в польском общественном мнении. .