Валентина Сченснович - Россия и мусульманский мир № 4 / 2012

Обратим внимание читателей на парадокс с идентичностями в условиях глобализации. В мировом научном сообществе и публичном пространстве артикулируется, что государство и этничность в глобальном обществе теряют значение. Знаменитый социолог З. Бауман на рубеже XX–XXI вв. пишет, что в современном мире перетасовываемых ценностей и расплывающихся рамок идентичности представляются чем-то, что может надеваться и сниматься, вроде костюма. Важно, чтобы была свобода выбора. Ученый приводит аргументы в пользу таких констатаций. И в то же время после событий 11 сентября 2001 г. президент США Джордж Буш обращается к согражданам: «Мы – нация, которая даст отпор террористам». А Президент РФ Дмитрий Медведев заявляет после событий на Манежной площади: «…наша задача заключается в том, чтобы создать полноценную российскую нацию при сохранении идентичности всех народов, населяющих нашу страну». Существование национальной идентичности во всех современных либеральных демократических государствах является неоспоримым фактом, утверждает Фрэнсис Фукуяма, рассуждая об идентичностях в США и европейских государствах.

Отметим также, что при всех общих процессах, которые идут в России, как и в других странах, у нас последние 20 лет были особые условия. Старшее и среднее поколения потеряли ту страну, в которой они жили: изменились пространственные очертания государства, его устройство, система отношений, устои и образ жизни людей, этнический состав населения. Российские граждане живут в государстве, образ которого для большинства из них 20 лет назад был совершенно иным.

В первые годы новой России немало людей вообще еще чувствовали себя «гражданами СССР». В 1992 г., когда мы проводили опросы в Москве – столице государства, только четверть респондентов идентифицировали себя как россиян. И это было понятно. В отличие от народов союзных республик, которые воспринимали себя советскими людьми, но одновременно ассоциировали себя с республикой – Арменией, Грузией, Азербайджаном и тем более Эстонией, Литвой, Латвией и т.д., жившие в РСФСР редко идентифицировали себя как россиян. Только при Б. Ельцине, во многом благодаря политическому противостоянию с Михаилом Горбачёвым, началось строительство российской нации. Оно происходило на той же волне, что и в других советских республиках, – на противопоставлении. Россия появилась как государство, которое никто не хотел. Авторы Беловежского проекта думали, что будет СНГ. Даже за океаном беспокоились в связи с появлением самостоятельного государства – Российской Федерации. Не случайно Джордж Буш ездил на Украину для переговоров с Леонидом Кравчуком, опасаясь, что имеющий атомное оружие СССР повторит «судьбу Югославии».

Болезненность появления Российской Федерации в результате распада СССР сказывалась не только на утверждении российской идентичности, но и на ее характере, содержании представлений о ней, установках россиян по отношению к «другим», что мы покажем на результатах исследований. Естественно, когда разрушалась в сознании людей прежняя государственная идентичность, актуализировалась этническая, региональная, конфессиональная идентичность.

Исследования Института социологии РАН под руководством В. Ядова показывали, что по общероссийской выборке в 1990-е и в начале 2000-х годов этническая идентичность превалировала у людей. То же фиксировали мы в исследованиях по республикам Северная Осетия–Алания, Татарстан, Тыва, Саха (Якутия). Но и российская идентичность восстанавливалась исторически довольно быстро. В 2002 г. она была зафиксирована у 63 % населения. Примерно те же данные были получены в середине 2000-х годов в других исследованиях Института социологии РАН, проведенных совместно с Университетом Северной Каролины (США). 65 % идентифицировали себя как граждане России в 2006 г. С точностью до 1 % повторились данные в исследовании Института сравнительных социальных исследований, который участвовал в ESS в 2006 г.

И вот теперь, в 2011 г., определяя свою идентичность, 95 % опрошенных в стране, по данным исследования Института социологии РАН «20 лет реформ» под руководством Михаила Горшкова, в той или иной степени идентифицировали себя как «граждане России». Конечно, надо иметь в виду, что это данные, полученные по всероссийской выборке, в которой доминирующее большинство составляют русские. По результатам опроса, 72 % ощущают свою общность с гражданами России «в значительной степени». Это наиболее сильная, уверенная идентичность среди других наиболее значимых идентичностей (см. табл. 1).

Таблица 1

С кем люди ощущают связь в значительной степени

А ведь еще в 2004 г., согласно опросам, российская идентичность по масштабам и интенсивности очевидно уступала этнической идентичности. Россиянами называли себя 78 % опрошенных, сильную связь с гражданами России ощущали 31 % респондентов (см. табл. 2).

Таблица 2

Если в 2004 г. идентификация со страной хоть и не столь значительно, но все же очевидно уступала идентификации людей по профессии, взглядам на жизнь и национальности, то в 2011 г. российская идентичность первенствовала, а ощущение «сильной связи» с гражданами России выросло вдвое. Восстановилась связь времен. Ведь в новой российской идентичности присутствует и досоветский пласт исторической памяти. По силе связи со страной россияне близки теперь к жителям Великобритании, ФРГ.

Наибольшее внимание сосредоточивается на сравнении российской идентичности с этнической, региональной, локальной идентичностью, поскольку в них отражаются процессы интеграции в стране. Идентификация по национальности до самого последнего времени была не просто превалирующей, но и конкурирующей в сравнении с государственной.

В 2000-е годы притупилась боль у тех, кто остро переживал распад Союза, люди стали привыкать к новым очертаниям страны и ее месту в мировом сообществе. На смену сплошной критике советского прошлого, а затем «лихих 90-х» постепенно начало приходить понимание необходимости трезвой оценки прошлого и формирования взвешенных подходов к исторической памяти. Давало какие-то результаты использование механизмов нациестроительства – стимулирование чувства достоинства, самоценности граждан.

Молодежь откликнулась на призыв «Россия, вперед!», начала проявлять интерес к исторической реконструкции (Невская битва, Бородино и др.), участвовать в военно-спортивных организациях («Десантник», «Военный десантник», «Русские витязи» и др.). Вопрос в том, можно ли «считать борьбой за честь Отчизны кулачную спортивную борьбу», а также в том, как не допустить использования этих молодежных организаций деконструктивными силами. Ведь участники спортивных соревнований, особенно тех, где присутствовали фанатские объединения, легко откликались на националистические призывы. Похоже, интересы конструкторов государственно-гражданской идентичности имели почву среди масс, ощущающих потребность в солидаризации русских.