Валентина Сченснович - Россия и мусульманский мир № 9 / 2012

Безработица на Северном Кавказе является не столько результатом каких-либо международных кризисов, сколько банальным неумением еще с советских времен «разгрузить» социальную ситуацию. Постоянные ссылки на «трудоизбыточность» северокавказских республик на самом деле лишь прикрывают слабость управления и долгосрочного планирования применительно к данному региону. Тем более что фактически речь идет о по-настоящему проблемных с точки зрения недостаточной занятости только двух (а в советском прошлом одного) регионах – Чечне и Ингушетии. По состоянию на 2010 г. уровень регистрируемой безработицы в этих республиках составлял поразительно высокие цифры: в Чечне – 42,3 %, в Ингушетии – 21,4 %. Годом ранее ситуация была еще более суровой: в Чечне регистрируемая безработица – 54,1 %, в Ингушетии – 22,3 %. Напомним, что в более ранние годы данные о занятости населения по этим республикам вообще не публиковались под предлогом того, что соответствующий учет занятости не был в достаточной мере налажен.

Вместе с тем, учитывая столь высокие цифры регистрируемой безработицы в названных регионах, следует высказать некоторое сомнение в правдивости показателей. Дело в том, что и Чечня, и Ингушетия с 2002–2003 гг. по настоящее время являются объектами целевых федеральных программ экономического и социального развития. Это помимо того, что экономика обоих регионов почти целиком дотируется из федерального бюджета. Соответственно, любые показатели, свидетельствующие о потребности дополнительных бюджетных вливаний, скажем мягко, востребованы самыми разными участниками процесса восстановления и развития экономики обоих регионов.

Апелляция в данном случае к тому, что в Чечне и Ингушетии высока рождаемость, а потому якобы неизбежна высокая безработица, не может рассматриваться как исчерпывающая объяснительная схема. Следует напомнить, что в Туве, где уровень рождаемости также высок, тем не менее показатели регистрируемой безработицы составляли в 2009 г. 6,2 % и в 2010 г. 5,5 %. Этот уровень, конечно, превосходит среднероссийский, но такое превышение является двукратным, а не 20-кратным, как в случае с Чечней, и не десятикратным, как в случае с Ингушетией. В Дагестане, где также высока рождаемость, регистрируемый уровень безработицы (3,2 %) близок к уровню Тувы, но никак не к соседним Чечне и Ингушетии. В Республике Алтай также высоки показатели рождаемости, имеется единственный на всю республику город, где отсутствуют многие, в том числе энергетические, элементы социальной и производственной инфраструктуры; тем не менее уровень регистрируемой безработицы в республике составлял в 2010 г. 3 %, т.е. только в полтора раза превысил среднероссийский показатель.

Из многочисленных публикаций в СМИ и заявлений представителей государственных силовых ведомств следует, что усугубление проблем занятости непосредственно сказывается на масштабах преступности. Однако, как выяснилось, повышение уровня безработицы, происходившее в кризисные 2008–2010 гг., не привело в целом по стране к росту преступности. По регионам также не наблюдалось устойчивой зависимости показателей преступности от изменений уровней занятости или безработицы.

Вместе с тем проблемы занятости, если они не решаются годами, формируют долговременный неблагоприятный социальный фон, который действительно способствует распространению девиантных и асоциальных форм поведения, и, как показывают статистические сопоставления, в значительной мере влияют на уровень преступности. Если, например, с уровнем преступности сопоставить по регионам такой социально значимый показатель, как доля убыточных предприятий, то очевидна взаимосвязь: при высоких показателях доли убыточных предприятий высока и преступность. Вместе с тем такая взаимосвязь не вполне или совершенно не характерна для некоторых территорий, в частности для Северо-Кавказского и Уральского федеральных округов.

Тот же показатель убыточных предприятий вновь обнаруживает устойчивую взаимосвязь, если его сопоставлять с уровнем подростковой преступности. Лишь Северо-Кавказский ФО – практически единственная территория в стране, где сфера занятости не усиливает детскую преступность. Применительно к этой территории, видимо, следует говорить об особенностях региональной культуры и наличии эффективных общественных механизмов контроля в отношении подростков. Однако на том же Северном Кавказе традиции «сдерживания» не срабатывают в отношении взрослой преступности. Если сопоставить показатели доли убыточных предприятий с показателями о доле тяжких преступлений среди всей массы преступлений, тогда взаимосвязь двух явлений будет очевидна и на Северном Кавказе, и во всех других федеральных округах России.

В 2010 г. статистика показала, что уровень преступности, несмотря на кризисные явления в экономике, в целом по стране снизился. Если годом ранее количество зарегистрированных преступлений на каждую тысячу жителей составляло 21,1 промилле, то теперь этот показатель сократился до 18,4 промилле.

Такое сокращение произошло примерно в равной пропорции во всех федеральных округах, что наводит на мысль о некоторой искусственности производимых подсчетов. Правда, некоторые аналитики поспешили заявить, что такое снижение является прямым следствием сокращения количества трудовых мигрантов. В данном исследовании не будем втягиваться в спор по этому поводу, однако заметим, что если бы уровень преступности действительно напрямую «регулировался» миграционными потоками, то в этом случае картина сокращения уровня преступности была бы в разных федеральных округах и тем более регионах различной, поскольку объемы притока–оттока мигрантов географически различаются.

Криминогенная ситуация в России за последнее десятилетие выглядит по федеральным округам следующим образом. Наибольшее количество преступлений в расчете на душу населения совершается в восточных регионах страны, а наименьшее – в Южном и Северо-Кавказском федеральных округах. Вместе с тем среди преступлений, совершаемых в Северо-Кавказском ФО, самый высокий в стране удельный вес тяжких и особо тяжких преступлений.

Для оценки предпосылок социальной тревожности населения следует уделить внимание преступлениям, совершаемым как асоциальные или аффективные действия, в частности преступлениям, совершаемым в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. Если преступления в аффективных состояниях многочисленны и достигают крайних форм (убийства, причинение тяжкого вреда здоровью), то это свидетельствует о тяжелой общественной ситуации.

В целом по России особо не наблюдается значительной взаимосвязи между частотой тяжких преступлений и преступлений, совершаемых в состоянии опьянения. Однако такая связь со всей очевидностью просматривается, если вывести за скобки статистику преступлений по Южному и Северо-Кавказскому федеральным округам. По крайней мере, в Приволжском и всех восточных федеральных округах картина «пьяной» преступности в значительной мере сходна с распространенностью таких преступлений, как убийство и покушение на убийство.