Валентина Сченснович - Россия и мусульманский мир № 5 / 2011

В итоге российская демократия, рванувшись прямиком из пролога в последний акт (нужно «устроить все, как на передовом Западе», – не меньше), застряла на начальных ступенях преобразований, не решила ряда важнейших проблем политического и социального переустройства страны.

Главное, что не удалось сделать демократическим силам в России, – это изменить сложившиеся веками отношения между властью и обществом. Как и раньше, новая власть оказалась закрытой от общественного мнения и гражданского общества, насколько оно себя проявляло. Как и раньше, выбранные на альтернативной основе «слуги народа» быстро превратились в центре и на местах в повелителей, стоящих над народом, над которыми не властен ни закон, ни обычай. В такой обстановке, когда никто не огражден от произвола администрации, выборной или невыборной – все равно, европейские демократические учреждения потеряли свой прогрессивный, цивилизующий характер и стали служить привычному рутинно-бюрократическому порядку дел.

Подтверждением отката первой демократической волны стали исчезновение с политической арены «Демократической России» – организации, которая была стержнем массового сопротивления в августе 1991 г., обстрел Белого дома в октябре 1993 г., разграбление государственной собственности путем ваучерной приватизации, залоговых аукционов, намеренного обанкрочивания предприятий «новыми русскими», резкое падение жизненного уровня трудящихся, разрушение социальной и экономической инфраструктуры и тому подобной. И все это происходило на фоне развала народного хозяйства, массовой «утечки мозгов», безудержного обогащения нуворишей, названных «олигархами», увеличения их влияния на центральную и региональную власти, невиданной ранее коррупции чиновничьего аппарата, гигантского роста криминала при полной неспособности государства справиться с ним, и так далее и тому подобное.

Было бы нелепо, говоря об откате демократической волны, не учитывать некоторые особенности нашего недавнего прошлого. Ни в одной стране не было такой плотности, такой универсальности тоталитарных связей, пронизывавших все сферы общественной жизни, как в СССР / России. Ни в одной из европейских стран не сохранилось народной культуры, сформировавшейся до частной собственности и в противовес ее морали. А если добавить к этому государственную собственность на все средства производства, исключающую любые законные формы частного бизнеса, вспомнить о господстве военно-промышленного комплекса в экономике, громадной армии, разветвленном аппарате КГБ, идеологической и политической монополии КПСС, то станет ясно, что демократии, перенесенной с Запада, так же, как и капитализму, предстоит укореняться и прорастать в России на весьма каменистой почве.

И все-таки не только факторы исторического порядка встали на пути демократического политического и общественного строя в России. Причины, думается, лежат глубже. Они связаны с условиями, в которых произошел политический переворот, с характером сил, перехвативших политическую инициативу, наконец, с проблемами, которые предстояло решить. В отличие от ряда крупных общественных переворотов прошлого, например, Великой французской революции, эпохе нынешних реформ в России, предполагавшей резкий разрыв с накопленным историческим опытом, не предшествовала революция в умах и нравах, в мышлении. Разумеется, в России были просветители, люди, по складу своего ума стремившиеся к полноте всеобъемлющего понимания явлений жизни, к проникновению в «причины причин» политического развития страны после 1917 г., которое образовало эпоху в российской и мировой истории и одновременно обусловило тупики нашего сегодняшнего существования. Были просветители, но не существовало Просвещения, готовившего общество к переменам. Вот почему историческая специфика предстоявшего переворота не была в нужной мере осмыслена, отрефлектирована так же, как не были вполне продуманы ни задачи реформировании государства и общества, ни план демократизации. Отсюда судорожные, далеко не всегда плодотворные попытки найти точку опоры в западном опыте – европейском и американском. В известной мере они были неизбежными, поскольку в России практически отсутствовала собственная демократическая традиция (народничество не в счет). Забывали, однако, что всякая демократия, опираясь на чужой опыт, должна быть ориентирована на свои национальные проб-лемы.

Далее. Россия приступила к реформам, сделала выбор в отсутствие общественного субъекта преобразований. Ни одно общественное движение, ни одна политическая партия (я уже не говорю о группах населения) не дотягивали до политической, культурной гегемонии. Наоборот, в обстановке хаоса и деморализации, охватившей население в годы «шоковой терапии», происходит отток активных, т.е. демократических элементов из сферы политики, их место занимает новый «политический класс» – журналисты, юристы, люди, получившие «должность» после переворота, аферисты и тому подобные. Потребность, толкавшая разные силы на борьбу с коммунизмом, была общей, однако взгляды на будущее и далекое, и близкое – существенно разнились, а иногда и радикально противоречили друг другу. Антикоммунизм, объединивший на время все мало-мальски активные слои общества, по определению не способен был стать эффективным средством демократизации, вывести большинство простых людей из состояния пассивности и направить их в организованное и цивилизованное русло освободительного движения. Более того, антикоммунизм сеял иллюзии легкости движения к демократии, сбивал людей с пути, поскольку пристегивал их фантазии и ум к утилитарным ценностям западного образа жизни, обуржуазивал – в худшем смысле этого слова – сознание масс, побуждая активные слои общества стремиться не к лучшему политическому и социальному порядку, а к вульгарному личному обогащению, «прихватизации».

В итоге во главе преобразований, называвшихся то либеральными, то демократическими, встали общественные силы, интерес которых заключался главным образом в разрушении старой экономики и в приватизации государственной собственности. Демократизация поменяла свое содержание, она стала прикрытием своекорыстных устремлений определенного слоя людей, использовавших бюрократический аппарат государства в целях собственного обогащения. При этом способы «демократического» грабежа государственной собственности не имели значения: они могли быть «законными», а если надо, то и криминальными.

Ужасающими выглядят и последствия подобного рода «реформ». Десятки миллионов людей, насильственно вброшенные в рыночные отношения, без средств к существованию, без опыта, без поддержки государства, вынуждены были во имя выживания действовать на свой страх и риск. Сотни тысяч пошли в криминал, чтобы погибнуть в бесчисленных бандитских разборках и в столкновениях с милицией. В стране полупатриархальной морали за три-четыре года сформировался огромный рынок проституции. Казино, ночные клубы, «массажные» салоны росли, как грибы после дождя. Промышленное производство топталось на месте, более того, стагнировало. Рабочих и служащих увольняли. Квалифицированные кадры сотен НИИ очутились на улице. Миллионы людей превратились в «челноков», торгуя товарами из Турции, Польши, Китая. Бывшие «теневики», кооператоры, подпольные миллионеры с помощью подкупленных чиновников за бесценок приватизировали «бесхозное» государственное имущество: заводы, шахты, магазины и т.п. Жульническая ваучеризация (вклад государства в ограбление своих граждан), всевозможные финансовые пирамиды, создававшиеся при попустительстве власти с целью изъять у населения последние накопления, подставные фирмы, куда переводились полученные «грязные» деньги, разрушение социальной инфраструктуры, созданной при советской власти, духовный кризис и деморализация народа – вот что стояло у истоков современного российского капитализма. И если в развитом состоянии затушевываются черты генезиса, что происходит у нас на глазах с российским капитализмом, то многие «родимые пятна» его криминального происхождения еще долгое время будут напоминать о себе обществу.