Array Коллектив авторов - «Синдром публичной немоты». История и современные практики публичных дебатов в России

Книгу открывает вводная глава 1( Николай Вахтин. Дискурс убеждения в тоталитарном языке и постсоветские коммуникативные неудачи ), в которой автор, используя понятие тоталитарного языка, обобщает теоретическую рамку книги и демонстрирует различия между русской и американской практиками публичных дебатов на примере знаменитого «кухонного спора» 1959 года между Хрущевым и Никсоном. Во второй части главы суммируются методы и приемы обучения граждан ведению публичных дебатов в англоязычных странах и обсуждается вопрос о том, возможно ли прямое заимствование этих приемов или требуется создание собственных методик.

В главе 2( Дмитрий Калугин. «Много спирашася, не обретоша истинны», или Поэтика коммуникации власти и общества в России древней и новой ) показано, что отсутствие в русском языке публичного регистра – это результат сознательной стратегии сначала имперских, затем советских, а теперь и путинских властей, целью которой являлось сделать социальный диалог невозможным. Эта стратегия глубоко укоренена в русской истории, что автор показывает на примере нескольких ее эпизодов: полемики в древнерусской литературе XI–XVI веков; знаменитой переписки Грозного с Курбским; публичных дискуссий XVIII века под патронажем Екатерины Великой; политических дискуссий XIX века, и, наконец, общественного отношения к судебным реформам 1860-х годов и введению суда присяжных.

Следующие четыре главы представляют собой очерки из разных периодов русской истории.

В главе 3( Литература правовой популяризации и употребление языка (конец XIX – начало XX века) ) Мишель Тисьепродолжает с того исторического момента, на котором останавливается глава 2, и анализирует разные попытки создать популярный язык для описания юридических понятий на рубеже XIX и XX веков, в зависимости от того, как «элиты» относились к «народу», и от способности последнего воспринять юридический дискурс. Следует ли объяснять юридические понятия простыми словами, чтобы «народ» мог их понять? Или следует постепенно просвещать и обучать «народ», развивая его юридическое сознание через употребление сложных юридических терминов?

В главе 4( «Как писать в газету»: язык и власть на заре советского публичного языка ) Катриона Келлиописывает важный жанр в истории русского публичного языка («письма в редакцию») в контексте ранней советской культуры. Попытки заставить всех «говорить по-большевистски» (если воспользоваться известным выражением Стивена Коткина) менее характерны для двадцатых годов, чем различные попытки модернизировать язык, используя зарубежный опыт. «Письма в редакцию» призваны были привлечь советские массы к политическим дискуссиям, но поставили вопрос о языке: ведь западные «письма в редакцию» (ведущие отсчет с XVIII века) традиционно были написаны на языке образованного класса. Эта проблема так и не была решена, и «письма в редакцию» в конце концов слились в жанровом отношении с языком советского политического «мейнстрима».

В главе 5( Между улицей и кухней: риторика с(о)ветского собрания в литературе и кино ) Валерий Вьюгинпоказывает, что «советское собрание», в которое включаются и массовые митинги, и партсобрания, и другие формы публичных сборищ, имеет вполне конкретные дискурсивные и пространственные особенности. В главе с позиций пространственного и дискурсивного символизма власти проанализирован образ такого собрания, как он предстает в литературе и в кино начиная с двадцатых годов, через годы зрелой советской власти и до последних десятилетий ее существования.

Глава 6( Борис Фирсов. Был ли советский официальный дискурс гегемоническим? ) демонстрирует, как «новояз» вытеснял «человеческий язык» из идеологических дискуссий начиная с 1930-х годов. Массовое идеологическое оболванивание, вездесущий псевдомарксизм, преследования за малейшие отклонения от «линии партии» оказали влияние не только на массы, но и на партийных лидеров. На материале дневника Анатолия Черняева автор показывает, какими лингвистически и интеллектуально беспомощными становились Брежнев и его окружение, если им приходилось выступать «без бумажки»: хозяева официального дискурса, они утрачивали дар человеческой речи.

Следующие пять глав предлагают для рассмотрения конкретные случаи коммуникативных удач (и неудач) современной России.

Глава 7( Борис Гладарев. Опыты преодоления «публичной немоты»: анализ общественных дискуссий в России начала XXI века ). Причиной неспособности к публичной дискуссии, по мнению автора, является не только отсутствие соответствующего регистра, но и отсутствие опыта. Автор показывает это, используя результаты трех социологических исследований: «Социальная история петербургского движения за сохранение историко-культурного наследия», 2007–2009; «Environmental Activism in St. Petersburg and Helsinki: Comparing Analyses of Political Cultures», 2010; и «Городские движения в современной России: в поиске солидарных практик», 2011–2012. Данные, собранные методом включенного наблюдения, ярко демонстрируют беспомощность участников, независимо от их социального положения и добрых намерений: люди не умеют превратить полифонию мнений в разумный консенсус. В главе детально разбираются признаки и причины этой беспомощности.

В главе 8( Александра Касаткина. Садоводческие товарищества в поисках нового смысла: анализ дискурса общих собраний в СНТ ) приведены результаты исследования методом включенного наблюдения общих собраний «садоводческих товариществ»: небольших, формально самоуправляемых коллективов горожан – владельцев дачных участков. «Общее собрание» такого товарищества формально является его высшим руководящим органом. В главе показано, как отсутствие регистра публичной речи и неумение слушать другого разрушают ход собрания и делают его бессмысленным.

В главе 9( Капитолина Федорова. «Дистанция огромного размера…»: официальный vs. публичный язык ) исследуется материал протестных движений 2012 года и показывается, как существенно различаются заседания оргкомитетов антипутинского и пропутинского митингов: если второе проходит целиком в рамках «официального» регистра речи, то первое старается выработать и использовать новый, публичный регистр.

Главы 10и 11рассматривают основной вопрос книги на примере СМИ.

В главе 10( Юлия Лернер, Клавдия Збенович. Нутро на публику: публичный разговор о личном в постсоветской медиакультуре (на примере передачи «Модный приговор») ) авторы показывают, каким мощным инструментом реформирования языка и создания новых языковых регистров является телевидение. В главе описывается появление нового языка, нового «терапевтического» дискурса, создаваемого телевизионными ток-шоу, прежде всего программой «Модный приговор» – публичным обсуждением моды, переопределяющим принятые границы приватного.