Владимир Высоцкий - Избранное

И назло моим заботам на земле

Вы за мной пришлите шлюпку, моряки,

Поднесите кружку рома на весле.

[1973]

Спасибо вам, мои корреспонденты,

Все те, кому ответить я не смог, —

Рабочие, узбеки и студенты —

Все, кто писал мне письма — дай вам бог!

Дай бог вам жизни две,

И друга одного,

И света в голове,

И доброго всего.

Найдя стократно вытертые ленты,

Вы хрип мой разбирали по слогам.

Так дай же бог, мои корреспонденты,

И сил в руках, да и удачи вам.

Вот пишут: голос мой неодинаков —

То хриплый, то надрывный, то глухой.

И просит население бараков:

«Володя! Ты не пой заупокой!»

Но что поделать, я и впрямь не звонок —

Звенят другие, я — хриплю слова.

Обилие некачественных плёнок

Вредит мне даже больше, чем молва.

Вот спрашивают: — Попадал ли в плен ты? —

Нет, не бывал — не воевал ни дня!

Спасибо вам, мои корреспонденты,

Что вы неверно поняли меня.

Друзья мои, — жаль, что не боевые, —

От моря, от станка и от сохи,

Спасибо вам за присланные злые

И даже неудачные стихи.

Вот я читаю: «Вышел ты из моды.

Сгинь, сатана, изыди, хриплый бес!

Как глупо, что не месяцы, а годы

Тебя превозносили до небес!»

Ещё письмо: «Вы умерли от водки!»

Да, правда — умер, но потом воскрес.

«А каковы доходы ваши всё-таки?

За песню — трёшник, вы же просто Крез!»

За письма высочайшего пошиба —

Идите, мол, на Темзу и на Нил —

Спасибо, люди добрые, спасибо,

Что не жалели ночи и чернил.

Но только я уже бывал на Темзе,

Собакою на Сене восседал.

Я не грублю, но отвечаю тем же.

А писем до конца не дочитал.

И ваши похвалы и комплименты —

Авансы мне — не отфутболю я.

От ваших строк, мои корреспонденты,

Прямеет путь и сохнет колея.

Сержанты, моряки, интеллигенты —

Простите, что не каждому ответ.

Я вам пишу, мои корреспонденты,

Ночами песни вот уж 10 лет.

[1973]

Всему на свете выходят сроки,

А соль морская въедлива, как черт,

Два мрачных судна стояли в доке,

Стояли рядом, просто к борту борт.

Та, что поменьше, вбок кривила трубы

И пожимала баком и кормой:

— Какого типа этот тип? Какой он грубый!

Корявый, ржавый, — просто никакой.

В упор не видели друг друга

оба

судна.

И ненавидели друг друга

обо

юдно.

Он в аварийном был состояньи,

Но и она — не новая отнюдь.

Так что увидишь на расстояньи —

С испугу можно взять и затонуть.

Тот, что побольше, мерз от отвращенья,

Хоть был железный малый с крепким дном.

Все двадцать тысяч водоизмещенья

От возмущенья содрогались в нем.

И так обидели друг друга

оба

судна,

Что ненавидели друг друга

обоюдно.

Прошли недели, их подлатали,

По ржавым швам шпаклёвщики прошли

И ватерлинией вдоль талий

Перевязали корабли,

И медь надраили, и краску наложили,

Пар развели, в салонах свет зажгли.

И палубы, и плечи распрямили

К концу ремонта эти корабли.

И в гладкий борт узрели

оба

судна,

Что так похорошели —

обоюдно.

Тот, что побольше, той, что поменьше,

Сказал, вздохнув: — Мы оба не правы!

И никогда я не видел женщин

И кораблей прекраснее, чем вы!

Та, что поменьше, — в том же состояньи,

Шепнула, что и он неотразим:

— Большое видится на расстояньи,

Но лучше, если все-таки вблизи.

Кругом конструкции толпились,

было

Но оба судна объяснились

людно,

обоюдно.

Хотя какой-то портовый дока

Их приписал не в тот же самый порт,

Два корабля так и ушли из дока,

Как и стояли, — вместе, к борту борт.

До горизонта шли в молчаньи рядом,

Не подчиняясь ни теченьям, ни рулям.

Махала ласково ремонтная бригада

Двум не желающим расстаться кораблям.

Что с ними? Может быть, взбесились

оба

судна,

А может, попросту влюбились

обоюдно!

[1973]

* * *

Мажорный светофор, трёхцветье, трио,

Палитра — партитура цветонот.

Но где же он, мой «голубой период»?

Был? Не был? Канул иль грядёт?

Представьте, чёрный цвет невидим глазу,

Всё то, что мы считаем чёрным, — серо.

Мы черноты не видели ни разу —

Лишь серость пробивает атмосферу.

И ультрафиолет, и инфракрасный —

Ну, словом, всё, что чересчур, — не видно.

Они, как правосудие, беспристрастны,

В них все равны, прозрачны, стекловидны.

И только красный, жёлтый цвет бесспорен,

Зелёный тоже, зелень — в хлорофилле.

Поэтому трёхцветны светофоры

Для тех, кто пеш и кто в автомобиле.

Три этих цвета — в каждом организме,

В любом мозгу, как яркий отпечаток.

Есть, правда, отклоненье в дальтонизме,

Но дальтонизм — порок и недостаток.

Трёхцветны музы, но как будто серы,

А инфра, ультра — как всегда, в загоне.

Гуляют на свободе полумеры,

И «псевдо» ходят, как воры «в законе».

Всё в трёх цветах нашло отображенье,

Лишь изредка меняется порядок.

Три цвета избавляют от броженья,

Незыблемы, как три ряда трёхрядок.

[1973]

* * *

Если где-то в чужой, неспокойной ночи

Ты споткнулся и ходишь по краю,

Не таись, не молчи, до меня докричи —

Я твой голос услышу, узнаю.

Может, с пулей в груди — ты лежишь в спелой ржи.

Потерпи! — я спешу, и усталости ноги не чуют.

Мы вернемся туда, где и воздух, и травы врачуют,

Только ты не умри, только кровь удержи.

Если ж конь под тобой — ты домчи, доскачи, —

Конь дорогу отыщет, буланый,

В те края, где всегда бьют живые ключи,

И они исцелят твои раны.

Где же ты? — взаперти или в долгом пути,

На развилках каких, перепутиях и перекрестках?

Может быть, ты устал, приуныл, заблудился в трех соснах

И не можешь обратно дорогу найти?

Здесь такой чистоты из-под снега ручьи —

Не найдешь, не придумаешь краше.

Здесь цветы, и кусты, и деревья ничьи,

Стоит нам захотеть — будут наши.

Если трудно идешь, по колено в грязи,

Да по острым камням, босиком по воде по студеной,

Постаревший, обветренный, дымный, огнем опаленный,

Хоть какой, — доберись, добреди, доползи.

[1973]

* * *

м. в.

Люблю тебя сейчас,

Не тайно — напоказ.

Не «после» и не «до» в лучах твоих сгораю.

Навзрыд или смеясь,

Но я люблю сейчас,

А в прошлом — не хочу, а в будущем — не знаю.

В прошедшем — «я любил» —

Печальнее могил,—

Всё нежное во мне бескрылит и стреножит.

Хотя поэт поэтов говорил:

«Я вас любил: любовь ещё, быть может…»

Так говорят о брошенном, отцветшем —

И в этом жалость есть и снисходительность,

Как к свергнутому с трона королю.

Есть в этом сожаленье об ушедшем

Стремленьи, где утеряна стремительность,

И как бы недоверье к «я люблю».

Люблю тебя теперь,