Морган Саймон - Реальное воздействие. Как инвестиции помогают построить лучший мир

С точки зрения бизнеса, это похоже на то, как если бы Фонд Гейтса основал автомобильную компанию, а затем отправил два бульдозера, чтобы уничтожить каждую машину, сошедшую с конвейера. По сути, именно этим и занимается благотворительность каждый день. Фонд зарабатывает деньги на инвестициях в промышленность, не соответствующую экологическим стандартам, а затем отдает 5 %, чтобы попытаться исправить ошибки, вызванные вложением остальных 95 %.

Учитывая его огромный вклад и влияние, Фонд Гейтса оказался легкой мишенью, однако десятилетие спустя он стал очень активным импакт-инвестором. Но во времена публикации критической статьи он, как и многие другие благотворительные учреждения, практически ничего не делал для общества, как, впрочем, и многие организации сегодня. И, осмелюсь сказать, их действия ничем не отличаются от того, что делаем мы все как обычные граждане, когда вкладываем наши деньги в финансовые институты, блаженно пребывая в неведении относительно последствий и влияния нашего выбора на людей и планету.

Так какой же выбор у нас есть? Что же делать меценату, если благотворительная система превращает нас в Давида в его битве с Голиафом?

Вот как Джеймс Карвилл ответил Биллу Клинтону: «Это экономика, тупица» [10] R. J. Samuelson, It’s Still the Economy, Stupid, Washington Post, February, 3, 2016. .

Банка тунца помогла мне осознать пределы помощи в рамках благотворительности, в итоге направив меня на новый путь – к импакт-инвестициям. Я начала размышлять о том, как более эффективно решать вопросы, которые меня волновали. В чем корень всех проблем? И есть ли у меня сравнительные преимущества в мировом сообществе активистов в условиях той мировой экономики, где доминируют интересы США?

Как и многих моих коллег по колледжу, меня всю жизнь учили верить в то, что я способна решить любую проблему. В некотором роде такое высокомерие сослужило мне хорошую службу: действительно, ощущение, что я никогда не потерплю большую неудачу, является движущей силой моей деятельности. Но иногда мне приходилось проверять реальность ограничений индивидуальной эффективности на двух уровнях:

1. Главное правило, которому учат поборников социальной справедливости (особенно белых, принадлежащих привилегированному слою общества), состоит в том, чтобы взять на себя инициативу в обделенном сообществе, которому вы хотите помочь, – и не только для блага других, но и для собственного освобождения. Ваш опыт может внести важный вклад, но он должен быть соответствующим образом вписан в контекст. Согласитесь, вы не можете определять приоритеты другого человека и, следовательно, никогда не сможете действовать в одиночку для решения коллективной проблемы.

2. Независимо от полномочий, в соответствии с которыми вы работаете, существуют пределы эффективности отдельных действий в рамках поврежденных систем. Иногда вам просто нужно изменить саму систему. Чтобы сделать это, вы должны выяснить, в чем суть проблемы, и сразу же приступить к ее решению.

Учитывая мою относительную неопытность, я все же осознала всю тщетность тех усилий, которые я и другие молодые люди из элитных колледжей предпринимали, чтобы служить людям в развивающихся странах или в сообществах США, не определив, где мы больше всего необходимы и где мы можем быть наиболее эффективными. Мы попали в ловушку, сосредоточившись больше на том, что интересно нам, а не на том, что может быть действительно полезно другим.

Я также начала осознавать, что насущные проблемы, которые я надеялась решить в ходе работы в области развития, – нехватка продовольствия, чистой воды, жилья, образования и антисанитария – в значительной степени были обусловлены глобальными экономическими силами – моделями, политикой, компаниями, созданными в США. Если бы я захотела помочь коренным жителям Эквадора, окружающая среда и здоровье которых пострадали от деятельности нефтяных компаний США, работающих в их регионе, и полетела бы к ним ближайшим рейсом, чтобы бороться вместе с ними – как будто я каким-то образом лучше них знала, чем им можно помочь, – вряд ли я реально изменила бы ситуацию. Самое эффективное, что я могла сделать, будучи американской студенткой колледжа в пригороде Пенсильвании, – это заставить американские компании привести свои дела в порядок.

Привлечь к ответственности нефтяные компании в Эквадоре, вероятно, ненамного проще, чем эффективно доставлять продовольственную помощь в Сьерра-Леоне. Но как граждане Соединенных Штатов, как и любой другой нации, мы имеем некоторую власть над политиками и корпорациями, рожденными на нашей земле. Мы просто склонны слишком легко отказываться от своей силы, вместо того чтобы использовать эту власть в нашей собственной игре.

Когда активисты организуют кампанию, они часто начинают с «анализа власти», определяя, кто имеет полномочия изменить ситуацию, а затем рассматривают, кто или что может реально повлиять на эти центры силы. (В идеале хорошо бы также изменить эти институты таким образом, чтобы власть не находилась в столь тесной связи с компаниями, но обычно речь идет о серии небольших политических побед, способных в итоге привести к общим структурным изменениям.)

Власть неизбежно связана с деньгами. Кому выгодны определенный статус-кво или деструктивное поведение и какие изменения необходимы для того, чтобы такой порядок вещей стало невыгодно поддерживать? Как модифицировать факторы принятия решений, чтобы получать результаты, отличные от традиционно получаемых?

Обычно предполагается, что те, кто хочет изменить несправедливую систему, имеют ограниченный доступ к ресурсам, а те из нас, кто не является белым и не имеет высшего образования или высокого происхождения, имеют еще меньший доступ. Мы воспринимаем институты и сверхбогатые компании как носителей колоссального благосостояния, которыми при этом управляет крошечная группа индивидуумов – так называемые 10 % против одного [11] Имеется в виду вариация «Золотого миллиарда». Прим. пер. . Поскольку эта реальность болезненна для тех из нас, кто не входит в финансовую элиту, мы можем избегать вопроса об инвестициях и их влияния на экономические системы. Это кажется совершенно недостижимым, чтобы быть эффективным.

Но когда вы задумываетесь о том, кто на самом деле финансирует наши богатые институты, кому они служат с точки зрения закона и, следовательно, кто может оказывать на них влияние, вырисовывается другая картина. Будучи студенткой в Swarthmore College, я обнаружила, что можно обладать властью миллиардера, даже не подозревая об этом.