Джек Швагер - Биржевые маги. Интервью с топ-трейдерами

Начните, пожалуйста, с рассказа о вашей юности.

Насколько издалека мне нужно начать? Как считаете нужным.

Ну, тогда стоит начать с детства, и все начистоту. Может, мне прилечь на кушетку, как на приеме у психоаналитика? Я вырос в Нью-Хейвене, в семье со скромным достатком. Мне приходилось трудиться в поте лица. Уже лет в семь или восемь я с лопатой в руках зарабатывал 10 долл. на уборке снега после снегопада.

Я и теперь работаю по двенадцать часов в сутки. Без дела я чувствую себя не в своей тарелке, поэтому работаю даже сейчас, попутно с нашей беседой. Я рассчитываю множество математических показателей и осцилляторов, кроме того, я сам веду свои графики. Мое кредо таково: всегда быть подготовленным лучше тех, с кем я соревнуюсь. А готовлюсь я, лично выполняя эту работу каждый вечер.

Повзрослев, я понял, что моей «путевкой в жизнь» будет образование, скорее всего потому, что оно было в большом почете в моей семье. Я упорно учился и был отличником в старших классах.

Потом я поступил в Колледж Амхерста, учеба в котором стала одним из важнейших этапов моей жизни. На ознакомительной беседе с первокурсниками нам сказали: «Оглянитесь вокруг и постарайтесь понять, что половина из Вас станет лучшей частью группы, а другая часть — худшей».

Большинство из моих сокурсников, и я в их числе, были в школе отличниками — то есть составляли лучшие 5 процентов у себя в классе. Мне было нелегко осознать, что я не смогу быть лидером во всем.

Впервые в жизни мне пришлось бороться. Мне даже пришлось нанять репетитора по математике, потому что мне просто не давалась теория. Но когда, наконец, я освоил ее, то прояснившаяся картина впечатлила меня своим великолепием. Я тогда по-настоящему ощутил радость от упорной учебы и труда. Раньше учеба была для меня лишь средством достижения цели. Теперь же я понял, что и от самого процесса учебы можно получать настоящее удовольствие. Амхерст очень сильно повлиял на меня.

После окончания колледжа в 1967 году я поступил в Колумбийскую бизнес-школу. Как раз к этому времени правительство отменило отсрочку от военной службы для аспирантов. Не получив отсрочки для учебы, но и не горя желанием воевать во Вьетнаме, я пошел служить в резервные части морской пехоты США, которые набирали добровольцев в младший офицерский состав.

В морской пехоте нужно быть слегка «тронутым» — это весьма необычная служба. Там человека загоняют в угол и переделывают на свой лад. Тем не менее, у меня сложилось очень уважительное отношение к несгибаемому солдафонству, благодаря которому ведется методичная подготовка личного состава на протяжении всей истории морской пехоты США. В подчинении младшего лейтенанта находятся сорок шесть человек, поэтому он должен быть хорошо подготовленным. А тот, кто не справлялся со своими обязанностями, не получал офицерских погон. У нас отчисляли, как я полагаю, почти половину.

В то время я был единственным резервистом среди курсантов школы младших офицеров в Куонтико. 199 наших выпускников из регулярных войск отправились во Вьетнам, и только я — домой: такое соглашение я заключил еще при поступлении. Кроме того, я был там единственным евреем, а евреев недолюбливали. Как-то раз взводный сержант нарисовал маркером у меня на лбу звезду Давида. Я готов был вышибить дух из этого типа, но потом подумал, что ведь он же не знает, какова историческая суть этого знака. Я догадался, что сержант просто искал какую-нибудь слабинку, чтобы сломать меня. Труднее всего было справиться с краской на лбу — она никак не оттиралась. Вот зараза! [63]Но я не сдавался и, в конце концов, победил. Считаю это своим большим достижением. Эмоции со временем улеглись, а вместе с ними забылась и боль от пережитого.

Суровая подготовка морского пехотинца дала мне уверенность в том, что я могу быть лучше, чем ожидал. Точно так же, как Амхерст укрепил меня интеллектуально, морская пехота закалила меня телесно. Пройдя через оба эти испытания, я поверил, что мне по силам почти всё — надо только упорно трудиться и создать фундамент своего успеха в торговле. Не поймите так, будто все это сразу сработало. Вовсе нет.

Уйдя со службы, я вернулся в Колумбийскую школу и подрабатывал всякой повременной тягомотиной, пока не получил степень магистра управления и бизнеса (М.В.А.). Первую настоящую работу в качестве аналитика рынка ценных бумаг я получил в фирме «Kuhn Loeb». Я специализировался на частных инвестициях в области здравоохранения и пробыл там два года. Мне стало ясно, что, для того чтобы добиться повышения зарплаты в этом бизнесе лучше всего сменить место работы. Ведь работодатели, на которых ты уже работаешь, ни за что не согласятся платить столько, сколько те, кто только еще зазывает к себе.

В 1972 году я перешел на работу в фирму «N». Не уточняю ее названия и прочих деталей по причинам, которые станут понятны далее. Этот период оказался одним из самых трудных в моей жизни и карьере. В фирме работали тридцать аналитиков, поделенных на три группы из десяти человек каждая. Поскольку директор по исследованиям сам работать не хотел, он поручил одному из старших аналитиков каждой группы рецензировать работу других аналитиков. Цель этого заключалась в том, чтобы до публикации наших исследовательских отчетов их изучили и покритиковали другие члены подгрупп.

Я подготовил медвежий прогноз по акциям холдингов медицинских стационаров, утверждавший, что со временем эта отрасль опустится до уровня доходности сферы коммунальных услуг. Согласно установленному порядку, мой проект был роздан коллегам-аналитикам, один из которых, возвращаясь на самолете из Калифорнии, крепко выпил и проболтался о прогнозе клиенту. Более того, он даже переслал ему копию еще не законченного отчета. Как он посмел разглашать мой прогноз?! В результате акции пошли на дно еще до выхода отчета, потому что этот клиент начал распространять слухи о том, что к публикации готовится негативный прогноз.

Это был горький опыт. Целых шесть часов мне пришлось давать свидетельские показания перед комиссией Нью-Йоркской фондовой биржи. «Мы поддержим вас, но только до тех пор, пока наши интересы будут совпадать», — предупредил меня юрисконсульт нашей фирмы.

Вы понимали тогда, что произошло?

Нет. Но я решил, что всё уладится, если я скажу правду, как и сделал. И был полностью оправдан; на бирже поняли, что меня подставили. В конце концов, тот аналитик из лекарственного сектора во всем признался, ибо один из чиновников биржи, сопоставив все факты, понял, что произошло. Да, это было тяжелое, мучительное испытание для меня, мне было просто тошно. Я закрылся в своем кабинете и перестал работать. У меня не осталось ни сил, ни воли, ни желания успеха.