Леонид Фролов - Сватовство

Весь день ее томило смутное беспокойство. И даже сейчас, когда она шла лугами, когда ждать было нечего, щемящее чувство настигающей перемены в судьбе не оставляло ее. Ей чудились сзади шаги, Татьяна невольно оглядывалась. Но луга были по-осеннему безлюдны, тихи. И только выцветшие за лето пепельно-серые скворцы носились шумными стаями, то опускаясь на выбритые косцами прогалы, то взмывая суматошными косяками к небу, где верховой ветер опрокидывал их и прижимал снова к земле. Скворцы готовились к дальнему перелету.

«Ну, не дура ли, — повторила она укор в свой адрес. — Просидела весь день как на иголках, да и теперь оглядываюсь. Ох, дура».

Татьяна ускорила шаг и неожиданно для себя подумала, что оставшиеся в гостинице Юрий Иванович и Бойправ сейчас, наверное, говорят о ней. Лицо у нее полыхало жаром: «Ой, Бойправ ведь такой приметливый, от его взгляда не ускользнет ничего».

Бойправ сразу, конечно, обратил внимание, что Татьяна как на свидание пришла: и платье-то на ней новое, в обтяжечку сшито, и туфли модные, на толстом, высоком каблуке.

У Татьяны от испуга, что Бойправ разгадал ее, сжалось сердце, и она вообразила, как он тычет Юрия Ивановича в бок: «Ну, чего растерялся? Девка-то, видишь, навстречу тебе рванулась».

Татьяна не могла представить, что отвечал ему Юрий Иванович, но голос Бойправа слышала как наяву: «Да ты чего мнешься? Беги догоняй! Она же ради тебя полфлакончика духов на себя выплеснула. Вон в гостинице-то после нее и то как в женской парикмахерской пахнет».

Вчера командированный, покупая газеты, задержался у киоска дольше обычного, облокотился о столик и задумчиво протянул:

— Хорошо здесь у вас…

— А чего хорошего-то? — поинтересовалась Татьяна.

Он смутился. Видно, говорил эти слова для себя, а не для нее. И напрасно Татьяна подумала, что он пытается завязать знакомство. Просто задумался человек…

— Чего хорошего? — переспросил он. — Да как-то уж очень размеренно жизнь идет… Будто и забот у людей нет никаких, никто никуда не торопится…

— Как это не торопится? — не поверила Татьяна. — Тут с зарей встают и с зарей ложатся — и не успевают всех дел переделать.

Командированный задумался.

— Да, конечно… Я знаю, — согласился он, а сам тут же и возразил: — Но как-то размеренно все идет. Люди знают, что делают… Так бы и переехал к вам.

— Милости просим, — засмеялась Татьяна.

Он печально покачал головой, свернул газеты в рулончик и торопливо попрощался.

Татьяна весь вечер и весь сегодняшний день продумала над его словами и поняла только одно, что чего-то командированному не нравится дома. А чего? Неужели и в самом деле здесь лучше? Вот уж Татьяна этого никогда б не сказала. Да она б с закрытыми глазами куда хочешь уехала, только бы не оставаться в этой дыре.

Тропка изгибом спустилась к лаве — двум широким протесанным горбылям, переброшенным через реку. Внизу под лавой вода отглаживала камешник, бурлила у зазеленившихся валунов. Татьяна, опершись о перила, вгляделась в дно. Казалось, оно было рядом и реку можно перейти бродом, не замочив коленей, но Татьяна знала, что светлая вода скрадывает глубину. На быстрине боролась с течением серебристая стая мальков. Татьяна махнула рукой, и стая, рассыпавшись, отступила вниз к омуту. На его тихой глади иногда всплескивала крупная рыба, и круги после нее долго не утихали, плавно разрастаясь и бесшумно истаивая в прибрежной осоке.

— Тань! — услышала Татьяна голос с обрыва. Вверху стоял Петька-печатник. — Ты не купаться надумала?.. Смотри, вода очень холодная.

— Нет, — засмеялась она. — Рыбу ловлю… Тебе Тамарка разве не сказывала, что я здесь каждый вечер рыбачу?

— Ты Тамаркой-то меня зря попрекаешь, — уловил иронию Петька. — У нее Толя Чигарев есть.

— Наверно, на свиданье к Толе ее и возил? — съязвила Таня.

— А мне что, если и на свидание дак…

Татьяна поднялась по ступенькам, вделанным в берег, на обрыв. Петькин мотоцикл лежал на боку. Над баком, струясь, испарялся бензин, просочившийся из-под крышки.

— Садись, довезу. — Петька поставил мотоцикл.

— Я пешком дойду, — сказала Татьяна и пошла по тропке вдоль огородов.

Петька завел мотоцикл и на малых оборотах догнал Татьяну:

— Садись!

— Боюсь, Тамарка увидит.

Петька оперся ногами о землю, чтобы не опрокинулся мотоцикл, и все еще ждал Татьяну.

Лицо у него было веснушчатое, румяное, и даже когда Петька смущался, не заметишь, что он краснеет.

— Ну, чего привязался? — прикрикнула на него Татьяна. — Или вперед проезжай, или назад поворачивай. Не могу же я под твое урчанье идти, наедешь еще.

— Таня, да если не нравится, я мотор выключу. Я могу мотоцикл и за руль вести.

— Еще чего не хватало! Проезжай живее!

Петька вывернул на себя малый газ. Мотоцикл, отстреливаясь черным дымом, нехотя стронулся с места, медленно пополз по тропе. Петька, не давая ему извалиться, предостерегающе вытянул ноги и бороздил ботинками землю.

«На тебя, жениха, обутки не напасешься», — хотела съязвить Татьяна, да прикусила язык: с Петькой только начни заигрывать, так он репьем прильнет, не скоро и отдерешь.

Татьяна вышла на тропку. Дым из выхлопной трубы ударил ее по ногам, и она невольно отпрянула в сторону.

— Ты что, не соображаешь ничего? — прикрикнула она сердито.

Петька, будто не слышал ее, сидел на мотоцикле и перебирал ногами по земле, как шел.

Татьяна выбралась из травы на тропку и, проскочив мимо него, торопливо побежала к деревне.

— Тань! — крикнул Петька вдогонку. — Сегодня танцы будут, приходи.

В избе было сумеречно, пахло кислыми щами, и этот запах, никогда не выветривавшийся и почти не замечаемый Татьяной раньше, вдруг подействовал на нее раздражающе.

— Мама, неужели нельзя было окна открыть? — спросила она. — Не зима, не замерзла бы…

— А чего такое? — не поняла старуха.

— Да ведь хорошего человека и пригласить стыдно.

Мать скорбно поджала губы:

— Смотри ты, какая барыня стала. А ко мне хорошие люди и ходят, худых не бывает. А ей, вишь ли, в родном доме не нравится. Переходи во дворцы тогда. У тебя дворцов много.

Она ушла на кухню, загремела посудой, и сквозь этот звон до Татьяны долетали обрывочные слова:

— Раньше полный дом ребятишек… Маме слова поперек не говаривали… Вот замуж выйдешь…

Татьяна распахнула створки рамы, и занавеска, прогнувшись парусом, захлопала под напором рванувшегося в избу воздуха.

— Ну, теперь твоя душенька довольна? — спросила мать. — Веди своего хорошего-то человека. И я хоть на него посмотрю, что за король такой.

— Мама! — прикрикнула на нее Татьяна.

— Не мамкай, я ведь не маленькая, разбираюсь к чему чего. — Она вприщур посмотрела на дочь и, покачав головой, подытожила свои подозрения: — А ведь и время уже… Раньше-то замуж выходили в семнадцать лет.