Леонид Фролов - Сватовство

— А-а-лик, — обрадовалась она, наткнувшись на него в темноте. — А я все Полежаево обегала, а потом сюда кинулась: слышу — тут говорят. Ты ведь меня с ума сведешь. Времени двенадцать часов, а тебя все нет и нет…

Вот всегда так: на самом интересном обязательно родители помешают…

Чудо из чудес — Алик Макаров отправился за льнотеребилкой снопы вязать. Никогда не бывал на колхозной работе, а тут за шарьинками увязался и до вечера пропадал в поле.

Перед ужином, руки не отмыв, прибежал к Митьке хвастаться.

— Видал? — растопырил он пальцы. Ладони у него непривычно зазеленились, кое-где кровенились ссадинами. — Сразу видать рабочего человека!

Алик самодовольно прошелся по избе, держа руки на весу, как хрустальные драгоценности, которые по неосторожности немудрено и разбить.

— Отмоются, — разочаровал его Митька. Уж он-то знал, что вечных ни мозолей, ни ссадин не бывает, а льняная зелень и до утра не продержится.

— A-а, ничего ты не понимаешь, — отмахнулся Алик и побежал выхваляться перед матерью. Ну, эта, конечно, разохается. Алику же только того и надо. Вон до чего расказаковался, что даже про письмо у Митьки забыл спросить. А сам же вчера советовал.

Митька, может, весь день промаялся, все думал, с какого боку за это сочинение сесть. И выходило, что письмо написать нисколько не легче, чем провожатым пойти. Вот уж где помощь-то опытного человека нужна. А ты, Аличек, и не подумал даже ее оказать. Все для себя стараешься.

Шарьинки шумной гурьбой проскочили под окном. Митька выглянул из-за косяка.

Катя была в фуфайке, в резиновых сапогах. Такими геологов на картинках рисуют — любую тайгу пройдут! Кате очень шли и сапоги и фуфайка. На голове, повязанном белым платком, лежал венком льняной поясок. Ох, васильки сейчас отцвели — вот бы из васильков. Хотя ей, конечно, и этот венок к лицу.

Митька подошел к зеркалу: вихры на голове торчали, как у ежа иголки. Он поплевал на руку, пригладил мокрой ладонью волосы. И обомлел…

В зеркале, за его спиной, стоял Вовка Воронин.

— Чего коровий зализ делаешь? — спросил ехидно.

Вот неладная принесла! Застал за девчачьим занятием.

— Да вот, смотрю. Думаю, перед школой надо ли подстригаться, — слукавил Митька.

Но Вовка пропустил его оправдание мимо ушей.

— В клуб пойдешь? — И будто не Митьку спросил, а самого себя и разочарованно сморщился. — А я чего-то раздумал.

Вот тебе раз!

— А уговор? Про шарьинок-то ты или забыл?

— А ну их! — скривился Вовка. — Вертихвостки они!

Еще одна новость! Ну-ка, ну-ка, чего там такое стряслось, пока Митька нянчился с братом?

— Ты что, лен тоже вязал?

— Было дело под Полтавой, — невесело отозвался Вовка. — Алик меня зазвал… — И чтобы не томить Митьку неизвестностью, сообщил: — Витька Зотов вокруг них увивается.

Ну, Витька Зотов один, а шарьинок шестеро…

Вовка будто прочитал его мысли:

— Так они же все: хи-хи-хи да ха-ха-ха… Он им всем нравится.

Ну понятно: такая неопределенность хуже всего. Витька Зотов, конечно, опасный конкурент. Он уж школу закончил, второе лето льнотеребильщиком в колхозе работает.

Но и это, оказывается, не все…

Вовка совсем расстроился:

— Коля Попов приезжал на машине в поле… И тоже к ним… Давайте, говорит, с ветерком прокачу.

Ну, Коля своего не упустит…

— А они-то что? — холодея, поинтересовался Митька.

— Хохочут…

Вовка все-таки чего-то не договаривал. Почему, к примеру, он приплелся как собака побитая — Митька и не услышал, как он вошел, — а Алик прилетел будто на крыльях? Уж не тому же Алик радовался, что руки зазеленили? Тут чего-то не то-о-о…

— Алик вот ко мне прибегал развеселый. — Митька стал подталкивать разговор на нужные рельсы.

— А ну его, Алика!

Ого-го! Шарьинок — ну, Алика — ну! Разнукался.

Вовка, видно, и сам заметил, что раздражение льет из него через край, пояснил:

— Алик, как глухарь, глаза закрыл и токует. От своей Светки и на шаг не отступил…

Ах, вон оно что… Алику, значит, наплевать на товарищей. У самого получается — и хорошо. То-то он прибегал перед Митькой руками трясти и ни словом ведь не обмолвился ни о письмах, ни о сегодняшнем вечере. Ну, заяц, погоди-и-и… Мы тебе и сегодня программу сорвем. Провожай снова всех шестерых! Натоку-ешь-ся-я-я…

Митька весь вечер просидел у окна. На ногу веревочную петлю от зыбки надел — и кач-покачивает. Даже мать всполошилась:

— Митька! Ты в своем ли уме! Испроказишь мне парня. Привыкнет, чтобы качали во сне, — покою ведь никому не даст…

Это верно, не даст. Но Митьке-то что прикажете делать? Книжку читать — так и страниц уж не видно. На улицу идти — и за вчерашнюю ночь намерзся. Не будешь же матери объяснять, что он хочет укараулить Алика. И в то же время без дела станешь у окошка торчать, так мать сразу спать и прогонит.

— Мама, да чего-то Николка ворочается…

— Ну и пусть поворочается, не барин… Ты уж сегодня к нему чего-то больно привязанный…

Все, дело пахнет керосином, больше сидеть нельзя. Митька вздохнул, пошлепал босыми ногами к выходу.

— Куда это, на ночь глядя?

— В нужник.

Мать успокоилась. Митьке только бы из дому вышмыгнуть, а там ищи ветра в поле.

На улице было холодно, долго зимогорить не будешь.

Митька нашел под лестницей отцовские резиновые сапоги, натянул их на ноги. Голенища упирались в паха. Ну да ладно, может, еще и лучше, что они длинные: если и травой придется идти, штаны сухими останутся.

У Павлы Ивановны горел свет. Митька спустился с горы. И, недолго думая, махнул в огород к Павле Ивановне.

Ха-ха-ха, вот где идеальный-то наблюдательный пункт! Дорога просматривается как на ладони. И скамеечку под окнами у Павлы Ивановны видно. Теперь только набраться терпения…

В лугах неохотно скрипел коростель. Видно, и его пронимал холод: покрякает, покрякает, подражая утке, да замолчит. А молчание-то дли-и-тельное. За это время до клуба добежать можно и обратно вернуться.

Митьку передернул озноб.

И все-таки долго ждать не пришлось, все-таки повезло Митьке. Как говорят, есть счастье в жизни…

Девчонки уже спускались под гору, трое, Тишихины на отворотке свернули. Господи, да ведь только двое идут-то? Нет, за ними еще два человека… Ты смотри, сзади-то Алик Макаров со Светкой! Голубем прямо разворковался! Бу-бу-бу… Бу-бу-бу…

Митька прислушался. Пока голоса слышно было невнятно. Но уже можно было разобрать, что говорил один Алик, а Светка молчала.

Вскоре Митька разобрал, о чем Алик пел. Ну, конечно же, о беспроволочном телефоне!

— Вы знаете, — заливался он, — еще у персидского царя Кира, в шестом веке до нашей эры, беспроволочный телефон безотказно действовал…

— Так чего же его и изобретать? — спросила Светка.