Леонид Фролов - Сватовство

Тишиха сняла с чемоданов плащи, повесила их на крючки, вбитые в стену.

— И не выдумывайте! Не отпущу! Чего уж я такого и обидного вам сказала?

Фаина Борисовна виновато поднялась со скамейки:

— Мы, Федосья Тихоновна, переезжаем от вас в другую деревню.

— Это еще куда? — коршуном подлетела к ней Тишиха.

— По-видимому, в Переселенье.

Тишиха всплеснула руками: просились на постой на неделю, а тут уж запели про Переселенье.

— Да вы хоть знаете ли, Переселенье-то где? — спросила она. — Туда ведь двадцать верст, а дорога-то, видишь, какая? Ни одна машина сейчас не пройдет.

— А до соседнего колхоза далеко? — упавшим голосом поинтересовалась Фаина Борисовна.

— До соседнего-то? — прикинула в уме Тишиха. — А верст восемь с гаком… Да вы чего? Никак и в самом деле надумали уезжать?

— По-видимому, поедем, — вздохнула Фаина Борисовна. — У нас программа срывается.

Вот тебе раз! С утра не срывалась, а тут засрывалась сразу. Тишиха сообразила, что в ее отсутствие что-то произошло. Она придирчиво присмотрелась к девкам — господи, да они же босые сидят, в одних капроновых чулочках. И ведь когда в сенях Тишиха мыла, так видела: девкины туфли притулились у дверей, чистенькие. А вот — злая была — не соединилось в голове-то, что раз обуток на месте, значит, не квартирантки грязи нанесли в дом.

— Да кто хоть у вас был-то? — спросила Тишиха.

Фаина Борисовна, видимо, поначалу не хотела объяснять причины поспешных сборов, а вопросом Тишихи оказалась припертой к стенке.

— Председатель сельсовета был, — сказала она, покосившись на дверь, будто дверь могла в эту минуту распахнуться и впустить подслушивающего ее признания председателя сельсовета.

— И бригадир, — добавила Надя. — Ой, что тут было! — заволновалась она. — Друг на дружку кричат. На нас тоже голос повышают…

— Пьяные? — уточнила Тишиха.

— Да нет, — пожала плечами Надя. — Луком вроде пахло от них… — Она еще подумала, вспоминая гостей. — Непохоже, что пьяные. А хуже и пьяных. Как в период военного коммунизма, мобилизацией нам угрожали… Говорят, с сенокосом провал, восемнадцать и семь десятых пр о цента, — Надя передразнила председателя сельсовета. — Всех совершеннолетних на сенокос! Не умеешь — научим, не хочешь — заставим!

— Постой, постой, — остановила ее Тишиха. — А председатель-то однорукий?

— Не-е-ет, — удивилась вопросу Надя. — С двумя руками. Молодой такой. С портфелем, в плаще…

— Ой, дак ведь это же наши жеребцы, Мишка Некипелов с Кирей-Обабком. Смотри-ка, от ума вас отставили…

Она Мишку-то с Кирей видела, когда побежала в магазин за селедкой. Еще хотела крикнуть им, что закуска плавает по прилавку, но парни так угонисто вышагивали под гору, что Тишиха подумала: в Сельхозтехнику пешком полетели — с ремонтом, видно, у тракторов приспичило, в колхозных же мастерских ничего не сделать. А они, голубочки, прямым ходом к ней в избу…

Тишиха засмеялась:

— Ну, девки, парни пришли завлекать вас, а вы со страху полные штаны напрудили.

— Какое завлекать, — возразила, подбоченившись, Надя. Панталоны с незнакомыми птицами колыхнулись на ней, как цыганская юбка. — Я уж им глазки строила, не реагируют… Только сенокосом пугают.

— А вахлаки-и, — заключила Тишиха. — Девок-то в Полежаеве в глаза не видят, так совсем одичали, не соображают ничего. Ты заигрываешь, а они как слепые.

Фаина Борисовна, все еще не пришедшая в себя после того, что произошло полчаса назад, онемело стояла, скрестив на груди руки.

— Да нет, что вы, Федосья Тихоновна, — пре-дсе-е-датель, — сказала она, втягивая в плечи шею. — Я шесть раз в экспедиции, не могла ошибиться… Он командировки требовал немедленно отмечать.

— Милая, — успокоила ее Тишиха, — у нас председатель-то однорукий. Соколов Егор. И не молодой, перед пенсией уже… А это парни собачатся.

Фаина Борисовна все еще не верила ей. И Тишиха даже обиделась, что она такая невера:

— Есть ему когда вдвоем-то с бригадиром ходить… У них, милая, распределено все. Один на ферму несется, другой на луга, а председатель колхоза куда-нибудь третьей затычкой лезет. Им ведь побольше ухватить надо. Так они к тебе вдвоем и попрутся…

Тишиха пошла на кухню разогревать самовар. Девки зашептались между собой.

«Вот, вот, охолоните немного, — усмехнулась она. — А то в Переселенье они собрались, мокрохвостки…»

Тишиха набила в конфорку углей, подожгла лучину и сунула ее в самоварную трубу. На кухне запахло горелым.

«Вот сейчас всю дурь из вас кипятком выгоню».

Девки, слышно, стали разбирать чемоданы, раскладываться. Тишиха выглянула из-за перегородки: так и есть, выгружают книжки на стол. Фаина Борисовна уже чего-то в блокнотик записывала.

Тишиха накосила в лугах осоки: соломы-то старой нет, а до свежей еще неблизко, но ведь матрацы девкам надо чем-то набить, не на голом же полу им спать. Осока уже выветрела, будто ее и дождем не мочило, а теперь вот повянет часика три на солнышке — и не хуже соломы: не отлежишь на такой постели бока.

Тишиха обтерла косу травой, повесила ее на плечо и повернула к дому. Глядь, торопится к ней Фаина Борисовна, по-журавлиному переставляет ноги в траве.

— Не ходи, осокой изрежешься, — замахала на нее руками Тишиха. Но Фаина Борисовна не понимает ничего: она как маленькая — в городе выросла. Ноги уже кровоточили у нее порезами.

— Федосья Тихоновна, давайте я помогу, — отобрала она у Тишихи косу. Не велика тяжесть — коса, да вниманье приятно.

— Вот вам работа к вечеру, — указала Тишиха на свою кошенину. — Соломенники будете себе набивать.

— Да, да, хорошо, — закивала Фаина Борисовна.

На дороге их поджидала Степаха, простоволосая, без платка, в вышитой — красными лапушками — кофте, в пестрядинном — еще в молодости, наверное, вытканном — сарафане. В руке у нее был белый бидончик, и Тишиха сразу догадалась, что Степаха пришла с молоком.

— Ухайдакалась, девка? — сочувственно спросила Степаха у Тишихи и посмотрела в луга, где среди зеленеющего колыхания травы недвижно покоилась плешь выкошенного пятачка.

— Ой, подруга, не говори, — призналась Тишиха. — Охапки три натяпала осоки, так как после бани — вся мокрая.

— Да, теперь уж старые кости и солнце вполсилы греет, — сказала Степаха и подала Фаине Борисовне бидончик. — Это вам… У нее коровы-то нет, — указала она на Тишиху. — А в деревне без молока и хлеб не жуется.

— Ну что вы! — заотнекивалась Фаина Борисовна. — У нас консервы есть.

— Бери, бери, — посуровела Степаха. — Кому говорят, бери.

Фаина Борисовна растерялась и, видать, перестала прижимать к груди косьевище — полотно жалом воткнулось за спиной в землю, в двух вершках от ноги.