Кэндзи Маруяма - Дорога к замку

— Значит, надо доехать до станции R. и там сесть на фуникулёр? — переспросила я у Тамао.

На днях обязательно туда съезжу, подумала я. Выберу только ясный и прозрачный зимний день.

И в эту ночь я тоже ждала Тамао.

Пока я не пробужу его к жизни своей рукой, Тамао остаётся холодным. Начав с ушей, носа, рта, я глажу и массирую участки тела куклы, передавая ей тепло своей ладони. Я повторяю эти движения раз за разом. И тогда жизнь, глубоко спрятанная внутри Тамао, медленно начинает пробуждаться. Мне понятно, почему я влюбилась именно в восковую куклу. Все дело в том, что она холодная. А я могу посредством своих ласк, в которые вкладываю всю душу, вызывать откуда‑то из неведомых глубин тепло жизни, затаённой в кукле. Все зависит только от меня. И Тамао из восковой куклы переходит в иное качество. Но этот переход не окончателен — Тамао сохраняет оболочку куклы, и её восковая кожа по–прежнему полна очарования. Это очарование заключается в ощущении особой, растительной чувственности. Однако стоит мне приостановить свои ласки, и Тамао постепенно вновь превращается в холодную куклу.

И в эту ночь, подчиняясь моим уже привычным движениям руки, Тамао пробуждается, его тело нагревается, подобно зажжённой восковой свече. Потом мои ласки прекращаются. На этом все кончается, как и всегда.

Напоследок мне приходит в голову новая идея — покрасить губы куклы помадой. Образ, созданный одними лишь прикосновениями, приобретает зримые очертания. Помада вспоминается мне по ассоциации с эпизодом из одного романа, который называется "Харуко" [23] Харуко — женское имя. . Только там повествование ведётся от лица пассивного партнёра, я же выступаю как сторона активная.

Поскольку я согрела холодного Тамао, моя правая рука с помадой, поднесённая к его лицу, ощущает тёплое дыхание, исходящее ото рта. Темно и ничего не видно, но я уверенно накладываю густой слой помады на хорошо знакомый мне контур губ. Губы Тамао более мягкие и нежные, чем мои. Верхняя посередине приподнята, и я решительно обвожу изгиб помадой. В ответ на это изо рта Тамао вырывается прерывистый вздох. Его губы приоткрыты, и зубы, наверное, тоже раздвинуты. Где‑то там, за зубами, лежит тёмная тропа, ведущая к источнику жизни Тамао. Дыхание вырывается оттуда.

Покончив с губами, я ставлю Тамао на пол. Поскольку он из воска, его достаточно просто легонько приподнять. Я слегка расставляю ему ноги, развожу в стороны руки, поднимаю голову кверху. Потом отхожу на несколько шагов назад и смотрю на дело своих рук. Конечно, в темноте ничего не видно, но я представляю себе красоту обнажённого белого воскового тела с окрашенными в красный цвет губами и наполненным жизнью символом мужественности.

После этого сна я проснулась утром с ощущением необычайной удовлетворённости.

Впервые после долгого перерыва мне захотелось прогуляться по улице. Я вышла из комнаты, прошла по коридору, устланному потемневшим красным ковром, и остановилась у лифта. Там стоял Тамао. Он резко обернулся, и я чуть не вскрикнула, потому что выражение его лица было необычным, совсем не таким, как всегда. Тамао вдруг отвернулся и бросился вниз по лестнице. Тут я действительно вскрикнула, схватилась за перила и посмотрела ему вслед. Все тот же темно–красный ковёр, которым была покрыта и лестница, поглощал стук каблуков Тамао, и только видно было, как он сбегает на пятый этаж, на четвёртый, потом на третий.

— А–а! — громко простонала я, вдруг вспомнив, что в уголках губ Тамао были пятна того же цвета, что моя помада. Или это мне только показалось?

Может быть, мой разум уже сдал свой последний рубеж? Я наяву проваливалась в сон, не имеющий границ.

Я решила догнать Тамао, чтобы проверить, не обманули ли меня глаза, и бросилась за ним следом. Из‑за того, что ковры поглощали звук шагов, я не знала, на какой этаж спустился Тамао, и, сбежав до первого, заглянула в ту гостиную, где мы с ним обычно сидели, хотя сейчас было ещё утро. Его там не оказалось, сидела только вчерашняя пожилая пара и пила кофе. Почувствовав внезапно страшную усталость, я села за соседний столик и тоже заказала кофе. Я уже пила его за завтраком и выпить две чашки подряд позволяла себе крайне редко. В гостиной висели огромные часы с маятником, видимо попавшие сюда ещё в незапамятные времена. Цифры на циферблате были по–старинному вытянутыми. Часы показывали 10 часов 38 минут. Официант принёс мой кофе, и я выпила его залпом. Я надеялась, что это поможет мне прийти в себя, но реальный мир по–прежнему был как в тумане. Кажется, я уже давно утратила способность проводить чёткую границу между сном и явью.

Пожилая дама с соседнего столика, улыбаясь, слегка поклонилась мне.

— Вы тоже приехали послушать? — спросила она.

Я непонимающе уставилась на неё.

— Мы здесь специально ддя этого. Тридцать лет не были в этом городе.

Женщина обернулась к мужу.

— Я тогда был против. Мне не нравилось, что моя жена развлекается без меня, в одиночку. Но теперь, с возрастом, я вижу, какое это хорошее дело. Сейчас я понимаю.

Пожилой мужчина посмотрел на меня и тоже улыбнулся, как бы присоединяясь к улыбке жены.

Я слушала и ничего не понимала.

тихонько пропела женщина.

— Да, чтобы почувствовать это, нужно достичь определённого возраста. Жена тогда не понимала, — доверительно поведал мне мужчина.

— Ты опять за своё. Это просто были пустые мечты молодой девушки, — сказала ему дама.

— Э, нет. Красоту молоденьких девушек может оценить только пожилой мужчина, — твёрдо заявил муж.

Я поднялась из‑за стола. Сумочка была у меня при себе, и я вышла из отеля на улицу. Взяв такси, я велела водителю отвезти меня к фуникулёру на станции R. Мне вдруг захотелось попасть в тот ботанический сад. Такси помчалось вдоль реки, и напротив гостиницы, на другом берегу, я увидела здание хоровой капеллы девочек. Мне вспомнились слова мужчины, и по аналогии с ними у меня в голове возникла фраза: "Красоту молоденького юноши может оценить только пожилая женщина".

Когда такси подъехало к фуникулёру, ясное с утра небо заволокло тучами и задул холодный ветер. Поскольку сначала я собиралась только немного пройтись по улице около отеля, то была в одном платье. Я стояла, съёжившись от холода, и не знала, что делать. Белое сияние, не покидавшее меня с тех самых пор, как в прошлом месяце я подъехала на электричке к городу N., вдруг куда‑то исчезло, низко надвинулось тёмное небо. Я стояла на одной из вершин горного хребта R. Вдалеке, над крышами домов, виднелось море, такое же тёмное, как и небо. Было не до поисков растения, равного Тамао, и, решив вернуться в отель, я остановила такси. Я вся продрогла, мне стало так плохо, что я сидела в машине скрючившись. Почувствовав, что мне лучше ехать прямо в больницу, я велела водителю остановиться у первой же клиники, попавшейся нам по дороге. Но там не оказалось свободных мест, поэтому я просто прилегла на чёрный кожаный диван, стоявший в вестибюле. Я была как заблудившийся и замерзающий в горах путник. Холод проникал куда‑то в самую глубину моего тела, и я провалилась в сон.