Мартти Ларни - Современная финская новелла

Однажды моя старшая сестра сказала, что старики приходят к беднякам, потому что у них они чувствуют себя хозяевами. Они любят наблюдать за простыми людьми, как бы те тайком не попробовали чего-то вкусного, не позволили себе минуту отдыха. Ведь в своих руках старики держали все в нашей деревне. Один из них владел здесь землей, а другой был его советчиком и попутчиком. Они всегда приходили к нам, потому что до нашего дома им проще было добраться.

Тогда жизнь была очень трудной для простых людей. С конца двадцатых годов в стране была безработица. Многие голодали. Местные власти раз в месяц распределяли муку, чтобы как-то поддержать население. Назначали наблюдателей, которые должны были следить, чтобы это государственное подаяние не разбазаривалось.

Мне всегда казалось, что старики никуда не спешат, потому что они сыты. А у меня все время было одно-единственное желание, чтобы они ушли и мы могли бы поесть. Конечно не блины, я мечтала хотя бы о ячневой каше. Она была такая вкусная! Я знала, что мама не будет рисковать сегодня и печь блины. Ведь старики могут неожиданно вернуться, и тогда нас лишат муки в следующий раз.

Я сидела, сжав кулаки. «Господи, помоги мне быстрее вырасти!» Я обращалась к богу, как нас учили. Слышал ли он меня? Мне казалось, что нет. Почему же он никогда не откликнулся, ведь мы так просили его о помощи? Жизнь непременно должна измениться, когда я вырасту. Маме не придется тогда подолгу бродить в лесу и собирать хворост, а я буду сильной и смогу ответить этим ужасным старикам. И папе будет тогда легче, не надо будет искать работу. А сейчас все его поиски напрасны.

Когда я вырасту, я приду к старикам в дом и плюну прямо на пол. Я обязательно сделаю это. Все зло на свете от них, в этом я уверена. Правда, взрослые говорили, что существует множество злых и недобрых людей. Но я видела тогда только стариков, которых я мечтала наказать. Они несли в себе всю несправедливость и жестокость жизни.

А сейчас я почувствовала, что больше не в силах сопротивляться подступившим слезам, не выдержала и разрыдалась.

— Да что это в самом деле с твоим ребенком? Какая же ты мать, если не можешь заставить молчать своих собственных детей? Мы же уважаемые люди. Надо всерьез подумать об опеке над ними. Власти займутся твоими детьми, и уж тогда из них будет толк, — ворчали старики.

Я оцепенела от ужаса. И даже плакать я больше не решалась. Мои братья с опиской выглядывали из-под стола. Их глаза потемнели от испуга. Я услышала жалобные рыдания, которые доносились из комнаты. Слово «власти», произнесенное стариками, напомнило всем нам, как однажды власти силой отбирали детей у одной семьи. Эта семья долгие годы жила в полной нищете. Когда детей усаживали на телегу, они громко и жалобно кричали. Этот крик невозможно было забыть. Телега была вонючей и грязной, потому что на ней обычно возили навоз. Мы не знали, куда увезли детой. Их отчаянный плач эхом отражался от стон домов. Родители были бессильны что-либо сделать. Но кого интересовали их чувства?

И вот опять в моих ушах прозвучало это страшное слово «власти». Я посмотрела на маму. Глаза ее вмиг наполнились тревогой, стали такими же темными, как глаза братьев. В них я увидела ненависть и ужас. Мамин голос прозвучал гневно, когда она ответила старикам: «Попробуйте только отобрать у меня детей! Прежде вам придется убить меня!»

И тогда старики сказали: «Да будет вам, успокойтесь. Как-нибудь договоримся».

Я не спускала глаз с папы. Ну теперь-то он непременно вышвырнет этих негодяев! Я заметила, как в эту минуту его брови нахмурились. Выражение лица стало странным: одновременно добрым и злым.

Я замерла. Еще немного, и старики навсегда исчезнут из нашего дома. Папа неторопливо провел ладонью по своей лысине и откашлялся. Он стал медленно подниматься со стула. Я ждала, затаив дыхание. Мои братья под столом глядели с опаской. Даже их сопливые носы передавали выражение испуга. Мама все еще стояла неподвижно, сраженная угрозой. И вот в этот момент папа двинулся с места. Наконец-то!

Старики взглянули на него и как ни в чем не бывало продолжили свою беседу. Папа повернулся к ним спиной, сунул под мышку мешок и вышел во двор.

Я не могла поверить, что все так кончилось, ничего не произошло. У сарая валялось несколько поленьев, и папа стал укладывать их в мешок. Я следила за ним из-за занавески и поэтому хорошо могла его видеть. Чего же папа испугался? Нет, все останется по-прежнему.

Мама отошла в сторону и остановилась на пороге у входа в комнату. Она сложила ладони, и я увидела, какие у нее тонкие пальцы. Вся мамина тревога и усталость была в них. Потом она разомкнула ладони и вновь сжала их. Волосы, собранные в пучок, рассыпались по спине. Казалось, что внезапно налетел холодный ветер и настиг маму. Она была сосредоточенной, ее лицо пылало, а уголки губ то и дело вздрагивали. Мама стояла и глотала слюну. Глаза ее были широкими от гнева, когда она смотрела на стариков. И как только они не видели, что мама стала другой?

В нашей кухне на стене были старые часы. Они висели криво, и я все время боялась, что они вот-вот свалятся. Сейчас мама стояла под часами в низком дверном проеме. Часы как бы давили на нее.

«Мама, осторожнее! Они убьют тебя!» — прокричала я в своем воображении и в отчаянии бросилась к маме. Я плакала и показывала на часы. Мама сразу поняла, в чем дело. Она обняла меня и опустилась на маленькую скамейку у плиты, на свое обычное место. Она сидела здесь, когда ломала сухие ветки и растапливала ими печь.

И вдруг мама начала жалобно плакать. Она плакала так, будто молила о помощи. Кухня наполнилась этим плачем. От ужаса закричали мальчики под столом и больные дети в комнате. Кругом были слезы. Меня так поразила эта картина, что я замолчала, но вместо этого начала икать. Я осторожно поглядывала на стариков, спрятавшись за мамину спину. Они замерли и от удивления приоткрыли рты, словно рыбы, которых только что достали из пруда. Старики не сводили глаз с мамы.

«Ну, уходите же отсюда, противные старики», — говорю я тихо-тихо. Я с опаской смотрю на маму: ведь я позволила себе произнести грубое слово. А это было запрещено у нас строго-настрого. Но слышала ли меня мама? А старики? Я знала, что сказала грубость, но я сделала это совершенно сознательно. Услышали б только старики!

Одновременно, как по команде, старики встали. Они поправили свои шляпы, которые и не снимали, а затем заложили указательные пальцы в карманы своих жилетов. Они делали все это так похоже друг на друга, что было даже смешно. Я видела, как они пощупали свои карманы и достали золотые часы на толстых блестящих цепочках. Они взглянули на часы, словно сверяя время.

Мой взгляд упал на наши степные часы. Почему старики не посмотрели на них? И прежде, чем я успела сообразить, старики молча удалились.